Дарья Плещеева - Курляндский бес Страница 5

Обоз двигался неторопливо, граф время от времени доставал из фальдрикера своего «Дон Кихота» и, покачиваясь в седле, читал для утешения десяток-другой страниц. Потом опускал книгу на конскую холку и ехал, мечтательно глядя вдаль. Он видел зеленые луга и рощи, поля и сады, видел пасущиеся стада пятнистых коров, видел небольшие табуны лошадей, а главное – вдали стояли ветряные мельницы. Их было меж Антверпеном и Гаагой превеликое множество; расстояние создавало иллюзию, будто они выстроились в ряд, как солдаты на плацу. Это крылатое воинство напомнило ему ту главу из «Дон Кихота», в которой безумный рыцарь принимает мельницу за великана и бросается на нее с копьем. Но граф умел отделять зерно от плевел и мудрые мысли от нелепых поступков.

Мельницы были красивы и полезны – не нападать на них следовало, а защищать их, хотя врага не было и пока не предвиделось. Но весь Божий мир нуждается в защите – так рассуждал граф, и каждый христианин в свое время и на своем месте должен любить прекрасное и защищать слабое, больное, обиженное. Он был готов прийти на помощь по первому зову – и Божий мир представлялся ему чем-то вроде шахматной доски: на каждой клетке должен быть человек, готовый примчаться по первому зову, чтобы искоренить несправедливость. Тогда в мире все будет гармонично…

Он занимал свою клетку, и сейчас рядом находились люди, которых он с радостью опекал: две бегинки, семерка танцовщиков, Петер Палфейн. Стало быть, мировая гармония хоть тут существовала.

Наконец прибыли в Гаагу, а оттуда до Схевенингена, где ждало судно, было уже рукой подать.

Порт, казалось, конца и края не имел. Отсюда выходили и рыболовецкие суда в огромном количестве, привозили знаменитую селедку, которую граф, к стыду своему, просто обожал. Аристократ не имеет права есть рыбу руками, да еще так, как принято в Гааге: взяв за хвост, обмакнуть в мелко нарезанный лук, потом запрокинуть голову и опускать лакомство в рот понемногу, жуя и глотая с подлинным наслаждением. Однако граф ван Тенгберген, когда бывал в этих краях, непременно посылал Яна за селедкой, наказывая взять две штуки, не более: одну слуге, одну себе. Раз уж никак нельзя без плебейской рыбины, так пусть ее хоть будет поменьше. И съесть ее – за сараем, где хранятся зимой весла, сети, фонари и прочие предметы рыбацкого ремесла.

Оставив свой обоз, граф взял с собой Яна и поскакал к причалам.

Переговоры с простонародьем поручались обычно Яну.

– Эй, парень! – окликнул слуга человека с тачкой. – Пришел ли из Либавы флейт «Три селедки»?

– Неделю как стоит, – отвечал тот. – Ну и каторга же – выгружать зерно, наваленное как попало в трюм! Мы так намахались лопатами!

– Где стоит?

– А в том конце причала, видишь, за большим кофом, вон там, куда смотрит бушприт. Вон, вон, видишь высокую корму?

– Спасибо, парень.

Граф, слушая этот разговор, смотрел на бескрайнее темное море, на редкие медленные волны, на вдруг возникающие узкие полосы белой пены. Эти волны были совершенно безопасны для рыбачьих лодок с бортами, надстроенными так, чтобы брать побольше добычи, так что, если смотреть с высокой дюны, лодка имела вид прямоугольника с торчащим крохотным носом и каким-то странным намеком на корму.

Неподалеку от причалов стояли суда, которые разгружали на рейде, доставляя груз к причалам лодками, пока их осадка не повышалась настолько, чтобы они могли пришвартоваться, не боясь застрять на мелководье. Несколько дней назад точно так же бегали лодки между курляндским флейтом и причалом.

– Мне найти капитана? – спросил Ян, видя, что молодой хозяин опять улетел мыслями в неведомые края.

– Поедем вместе.

Вскоре они были на причале.

«Три селедки» привезли в Гаагу зерно и деготь в бочках, и молодой капитан Ганс Довсон, родной племянник герцогского любимца капитана Якоба Довсона, имея указания от самого герцога, остался ждать графа ван Тенгбергена с его причудливой свитой. Капитана Ганса нашли на берегу, где он вместе с корабельным коком покупал свежую рыбу, и сразу обо всем уговорились.

Судно «Три селедки» было трехмачтовым флейтом, построенным весьма хитроумно – пузатым, с заваленными внутрь, как у испанских галеонов, бортами. Строились флейты такими не для того, чтобы противостоять пиратам и затруднять им абордаж, – на Балтике и в Северном море им это не угрожало, а в дальних странствиях торговые суда, даже те, что сами были оснащены пушками, сопровождали конвои военных кораблей. Флейт был ответом сообразительных купцов на высокие портовые пошлины, которые взимались самым простым способом – соответственно ширине судна, а объем большого трюма в расчет не принимался. Купцы умели считать деньги – для постройки флейта больших средств не требовалось, брали не прочный и дорогой дуб, а дешевую сосну, с которой работать легче и времени уходит не так уж много, а матросов требовалось чуть ли не втрое меньше, чем на любом другом судне такого же размера, оттого что парусное вооружение флейта было придумано очень удачно.

Из трех мачт две, грот и фок, несли марсели, но брамселей над ними и даже самой брам-стеньги на них не было. Эти марсели были больше, чем на других судах, хорошо брали ветер, и их высота позволяла уменьшить размеры нижних парусов, грот-паруса и фок-паруса. Потому-то матросам легче было справляться с ними, а в ненастье они могли управлять флейтом с помощью одних марселей.

«Трем селедкам» вполне хватало капитана, штурмана, плотника, восьми матросов и юнги. Эта команда прекрасно управлялась с парусами даже в бурю.

Судно выделялось среди прочих не только названием, но и носовой фигурой: это был не обычный лев и не девица, дерзко выставившая обнаженную грудь, а морской конь, совсем недавно выкрашенный голубой краской. От обычных коней он отличался не только цветом, но и ногами – вместо копыт они завершались деревянными лепестками, словно огромные и полностью распустившиеся тюльпаны. Видимо, резчик по дереву и владелец флейта вместе решили, что такими конечностями морскому зверю будет легче грести.

Граф послал Яна за селедкой, а сам вернулся к обозу и повел его к причалу. Тут же рядом оказались портовые грузчики с предложением услуг. Капитан Довсон уже выбирал самых надежных. Груз был для флейта вроде и незначительный, но требующий заботы. Тех же мартышек следовало устроить в трюме, чтобы на палубе они не простудились от холодного ветра.

– Когда мы шли сюда, то в Каттегате попали в такой шторм, что нас отнесло чуть ли не к Гетеборгу, – говорил капитан, следя, как по сходням заносят ящики с книгами. – Всю ночь, до рассвета, продолжались шквалы, налетали каждые десять минут, впридачу с дождем, да еще ревели и завывали, как бешеные. И тучи неслись с неслыханной скоростью: вот только что она была на горизонте – и сразу уже над клотиком грота. А холод был такой, что хоть кутайся в одеяло.