Лев Вершинин - Обреченные сражаться. Лихолетье Ойкумены Страница 50

Все всадники этерии сделали свой выбор добровольно, после долгих раздумий и споров и без всякого принуждения.

Разве зря тяжелая конница названа этерией?

Гетайр означает «друг».

– Хайре, друзья!

– Эвоэ, Монофтали! – задиристо откликается один из гетайров.

Антигон возвращает улыбку, шутливо погрозив смельчаку пальцем.

Он не любит упоминаний о своем увечье. Неприятно. Но всадникам этерии дозволено многое, даже более предосудительное, нежели невинное поддразнивание вождя. Что здесь такого? В конце концов, он ведь и есть – Монофтали. Одноглазый.

– Хайре, архистратег! – жиденько приветствуют подъехавшего вождя конные лучники.

Их немного, к сожалению. Неоткуда взять Антигону легкую конницу. Обширные степи, где рождаются смуглые наездники, умеющие без промаха рассыпать стрелы на лету, отделены от его владений непокорной Вавилонией, где окопался непослушный Селевк, воспользовавшийся доверием наместника, а потом нагло отказавшийся платить дань и объявивший себя полноправным наместником Двуречья и Дальних сатрапий.

Ну что ж. Наглецов следует наказывать, и никто не может упрекнуть Антигона в том, что он кому-либо прощал нанесенные обиды.

При всем своем нахальстве Селевк вряд ли спокойно спит по ночам…

Чуть придержав разбег жеребца, Антигон гарцует перед элефантерией. Зрелище, как всегда, вызывает уважительный трепет. Серые глыбы, плотно задрапированные яркими попонами, чуть колышатся, переминаясь на колонноподобных ногах, окольцованных медными защитными браслетами. Слоны, все как один, вскидывают хоботы, трубят, приветствуя наместника Азии по знаку погонщиков-махаутов. Животные безоружны. Нет сейчас ни клинков на их тяжелых клыках, ни шипастых колец на браслетах, и витые хлесткие цепи не накручены на кончики хоботов. Зачем без нужды отягощать толстокожих металлом?

Жаль, маловато слонов. Всего три десятка. И еще двадцать обученных гигантов, закупленных по приказу Антигона, бредут сейчас из Нижней Персиды. Пятьдесят – уже неплохо. У Кассандра их гораздо меньше. У Птолемея – тоже. Но нельзя не учитывать, что рано или поздно враги объединятся…

Как бы там ни было, элефантерию необходимо увеличить любой ценой. Не забывая при том, что слоны, взращенные в Персиде, многократно уступают животным индийской выучки. Однако нынче пути к Индии перекрыты Селевком, вовсе не намеренным способствовать усилению Антигона.

Ну и ладно. А мы попросим поубедительнее…

– Хайре! – кричит Антигон.

– Бу-у-у-ухх! – трубят слоны.

– Бхай, махараджа! – гортанными голосами, похожими на птичьи крики, верещат махауты.

Одноглазый, плавно потянув поводья, вынуждает коня развернуться. Приплясывая от полноты сил, расплескивая волны благоуханной гривы, красавец торжественно возносит себя и наездника на невысокий холмик, специально насыпанный накануне по приказу наместника Азии.

Все предусмотрено. Антигон стоит спиной к солнцу, и ему не приходится щуриться, осматривая ряды воинов.

Слева возвышаются близкие-близкие стены портового Тира, дружественнейшего из городов финикийского побережья. Кто-кто, а тиряне верны наместнику без притворства. Имя Божественного для них страшнее проклятия; вряд ли кто-либо из граждан славного Тира, переживших последнее двадцатилетие, забудет кровавую баню, устроенную озверевшим завоевателем городу, посмевшему сопротивляться. Не любят тиряне и Птолемея, руководившего разрушением городских стен. Антигон – иное дело. Именно он, став наместником Азии, позволил рассеянным по Ойкумене тирянам вернуться в родные места. Именно он, и никто иной, помог деньгами и рабской силой. И не ошибся. На диво быстро отстроившись, разворотливые и тороватые граждане Тира вернули долги с изрядной лихвой и никогда не изменяли своему благодетелю. Тир сумел выстоять даже против непобедимого Эвмена, хотя были дни, когда приходилось питаться вялеными крысами и солониной из рабского мяса…

Вот и сейчас на стенах черным-черно от празднично разодетого люда. Смуглые курчавобородые финикийцы, обладатели невиданных носов и тугих кошельков, размахивают крохотными пурпурно-черными флажками и кричат нечто, отсюда неразличимое, но явно дружелюбное.

И Антигон Одноглазый находит мгновение ответить союзникам приветственным взмахом.

Они – полезные друзья. Рано или поздно придется подумать о пути в Элладу, лежащем через острова Великого Моря. А тирийский флот, восстановленный и обновленный, хоть и не достиг еще прежнего блеска, но уже и сейчас не меньше афинского. Флотоводцы же Финикии, веками шлифовавшие мореходное искусство, пожалуй, и поискуснее плутоватых греческих навархов[42]…

Справа, гребнем высокого холма, – четыре почти не различимых силуэта. Наместник Азии скорее сердцем угадывает, чем видит: один из них облечен в лучистое сияние золотого марева…

Сын!

Деметрий смотрит! Он гордится отцом!

Ну что ж, так и надо. Антигон тоже горд – тем, что он, единственный из наследовавших Божественному, может спокойно спать в присутствии собственного наследника. Селевк, хоть и в ладах со своим Антиохом, на такое все же не отваживается. Птолемей, говорят, вообще приставил к первенцу соглядатаев, хотя тому нет еще и пятнадцати. Фракийский Лисимах, правда, имеет прекрасного сынишку, но – чего требовать от кретина?! – везде и всюду во всеуслышание выражает сомнение в законности его появления на свет…

Хвала же богам, что они, забрав одного за другим троих сыновей, в утешение старости послали ему Деметрия!

И да будут друзья, тщательно и придирчиво подобранные заботливым отцом, верными спутниками сына.

Нет оснований сомневаться в том, что так оно и будет.

К примеру, Гиероним – виден как на ладони уже сейчас. Он влюблен в Деметрия искренне, восхищенно и бескорыстно и за это будет вознагражден по-царски. Конечно, он не боец, в этерию его не зачислишь, но архиграмматик с годами может получиться из него недурной.

Зато этерия сына вполне подойдет для Зопира. Перс приглянулся Одноглазому еще тогда, в сложном деле с Эвменом, и был уступлен сыну в телохранители. Но уже и сегодня видно, что у этого азиата есть все данные для продвижения. Храбр. Умен. Ладит с людьми, но без подобострастия. Правда, подчеркнуто отстранен. Никогда не забывает показать, что считает себя всего лишь слугой. Возможно, Деметрия он и способен обмануть, но ему, Антигону, виднее: преданность Зопира зиждется не на жалованье гетайра, а на дружеской приязни…

Киней – вот о ком следует пожалеть. Редкостный ум, даром что совсем мальчишка! Ну, ничего не поделаешь, он предпочел держаться в стороне, и никто не станет диктовать ему, как следовало бы поступить. Просится на родину, в Афины? Что ж, путь чист! Скоро из Тира отправляется посольство, и Одноглазый уже вписал Кинея в списки послов. Брать с юноши клятву вернуться он не станет…