Эрнест Капандю - Рыцарь в черном плаще Страница 51

— Чтобы не предаваться светской жизни, аббат?

— Да, государь, и для того, чтобы заняться приготовлением того изысканного кушанья, которое я имел уже честь готовить вместе с вашим величеством.

Людовик XV в Шуази и Трианоне имел обыкновение готовить лично.

— Я был погружен в гастрономические размышления, — продолжал аббат, — когда курьер принес мне письмо от моего дядюшки аббата де Ронье, каноника и декана благородного Брюссельского капитула в Брабанте. Дядя писал мне, что едет в Париж и просил встретить его у заставы Сен-Мартен. Мой дядя чрезвычайно богат, и, хотя он никогда не был щедр к своему бедному племяннику, я счел своим долгом выехать к нему навстречу…

— До сих пор я с удовольствием вижу, что в вашей истории нет ничего страшного, — сказал король.

— Увы, государь, я еще не кончил.

— Продолжайте, аббат.

— Я поехал в Париж и остановился в гостинице напротив заставы. Время шло, но дядя не появлялся. Наступила ночь, а его по-прежнему не было. Я стал расспрашивать в гостинице, не видел ли кто въезжающего в Париж каноника в карете. Я подумал, что дядю что-либо задержало в дороге и что он приедет завтра.

— Благоразумное рассуждение, — сказал Людовик XV, подставляя голову подошедшему парикмахеру.

Король был одет в свободный пеньюар, обшитый кружевами. Парикмахер подал королю бумажную маску, чтобы пудра не попала на лицо.

— А как ваша дочь, Даже? — спросил король.

— Ей лучше, государь, гораздо лучше! — ответил знаменитый парикмахер.

— Кене мне говорил. Скажите ей, что я слежу за ее здоровьем с большим участием, Даже. Когда она будет в состоянии ездить в экипаже, пусть навестит королеву и принцесс.

— Ах, государь! — воскликнул Даже с волнением. — Я не сомневаюсь, что вы искренне желаете Сабине быстрого выздоровления!

XIII

Удивительный случай

Предоставив себя стараниям знаменитого парикмахера, король вновь обратился к аббату де Берни:

— Продолжайте, аббат, я слушаю.

— Итак, я подумал, что дядя приедет в Париж днем позже, — продолжал аббат, — и решил возвратиться домой. Камердинер доложил мне, что дважды приходил какой-то человек странной наружности, спрашивал меня и упорно не хотел назвать свое имя. Я тотчас подумал, что его прислал мой дядя. Но я ошибался. Человек этот вскоре опять пришел и объяснил шепотом и с большими предосторожностями, что хотел бы переговорить со мной наедине.

— Весьма интересно, — пробормотал король.

— Я провел его в свою комнату. Едва мы остались одни, как он вынул из кармана запечатанный конверт и подал его со словами: «От начальника полиции». Я имею честь немного знать месье Фейдо де Марвиля, — продолжал аббат, — и очень его люблю; но какую бы привязанность ни чувствовали мы к начальнику полиции, его имя, произнесенное третьим лицом, в особенности когда это лицо имеет зловещую наружность, никогда не бывает приятно слышать — невольно охватывает дрожь. Я вскрыл письмо, прочитал его и вскрикнул от удивления.

— О чем же говорилось в этом письме? — спросил король.

— Это было приглашение немедля отправиться в полицию по важному делу. Внизу меня ждала карета: я поехал и застал месье де Марвиля в самом веселом расположении духа. Он мне рассказал, что произвел трудный и важный арест. Я посмотрел на него с удивлением, недоумевая, какое отношение это имеет ко мне. Он улыбнулся, угадав мои мысли.

— Вы мне нужны, — сказал он.

— Для чего? — спросил я с некоторым беспокойством, потому что никогда не любил вмешиваться в тайную деятельность полиции.

— Дело в том, что арестованный на дороге Патенс при въезде в Париж выдает себя за вашего родственника.

— За моего дядю?

— Вот именно.

Я находился в изумлении, близком к помешательству.

— Вы арестовали моего дядю, аббата де Ронье, каноника и декана благородного Брюссельского капитула в Брабанте! — возмутился я.

— Скажу так: я арестовал того, кто носит этот сан и это имя, — ответил начальник полиции.

— Но зачем?

— Потому что он украл, вернее, присвоил и то и другое.

— Мой дядя украл свой сан и свое имя?

— Мало того, он присвоил и степень родства.

— О ком это вы говорите, месье?

— О том, кто убил аббата де Ронье и присвоил себе его имя и его сан.

— Ах, Боже мой! — пролепетал я. — Мой дядя умер!

— Понятное волнение наследника! — улыбаясь, заметил Ришелье.

Аббат продолжал:

— Сколько лет не виделись с вашим дядей? — спросил меня Фейдо де Марвиль.

— Более двадцати лет, с тех пор, как я был еще ребенком, — ответил я.

— Черт побери! И вы больше с ним не встречались?

— Нет. Мы переписывались, но я его не видел с тех пор, как он уехал в Брюссель двадцать лет назад.

— Вы помните его лицо?

— Совсем не помню.

Фейдо казался очень довольным.

— Значит, сейчас вы не узнали бы своего дядю? — спросил он.

— Нет, — твердо отвечал я. — Черты его лица совершенно стерлись в моей памяти.

— Если так, любезный аббат, я сожалею, что пригласил вас. Вы не сможете оказать мне услуги, которой я ожидал от вас.

— Но я желаю, однако, получить объяснение относительно того, что же случилось с моим дядей.

— Арестованный — не ваш дядя. Ваш дядя, настоящий аббат, был убит злоумышленником, присвоившим его сан и его имя, как я уже вам говорил, для того чтобы в Париже избежать ареста.

— Но дядя мне написал, что приезжает!

— Но вы сами заявили, что не сможете его узнать. Преступник хотел использовать вас, чтобы обмануть меня.

— Милосердый Боже! — воскликнул я. — Как зовут мерзавца, который выдает себя за моего дядю?

— Его имя я могу вам назвать, — ответил Фейдо, — поскольку оно довольно известно: это Петушиный Рыцарь.

— Как! — вздрогнув, сказал король. — Фейдо арестовал Петушиного Рыцаря?

— Да, государь, — ответил Берни. — Вчера вечером.

— А я ничего до сих пор не знаю!

— Верно, начальник полиции сегодня приедет в Шуази и доложит вашему величеству об этом.

Услышав имя Рыцаря, Даже сделал шаг назад.

— Петушиный Рыцарь! — прошептал он. — Тот, который ранил мою дочь?

Таванн, стоявший возле парикмахера, бросил на него строгий взгляд и шепнул:

— Молчите!

Услышав об аресте знаменитого разбойника, о котором говорил весь Париж, все присутствующие переглянулись.

— Рыцарь арестован! — повторил король. — Я очень рад. Но я все-таки не пойму, — обратился он к аббату, — какое же несчастье обрушилось на вас?

— Много несчастий, государь! — вскричал аббат. — Во-первых, если бы Рыцарь не был арестован, я обнял бы его, как дядю, а он назвал бы меня племянником. Он воспользовался бы мной, чтобы совершать свои преступления, и я, не зная того, сделался бы его сообщником.