Жаклин Монсиньи - Кровавая Роза Страница 51

Шатаясь, словно пьяная, она добралась до комнаты Плюш. Перед ней предстала картина в дантовском стиле. Иллюминатор, закрытый промасленной бумагой, прорвало. В зияющее отверстие виднелись волны, огромные, как горы, высокие, как башни. Они хлестали в окно. На полу стояла вода в фут высотой. На кровати, словно на плоту, скрестив ноги, сидела мадемуазель Плюш.

– Это конец света, малышка Зефирина…! – простонала дуэнья, узнав свою хозяйку.

– Не двигайтесь, Артемиза, – приказала Зефирина, – я схожу за помощью.

– О! Не оставляйте меня, мы утонем сами и утопим все наше имущество, – простонала Плюш, цепляясь за молодую хозяйку.

– Будьте благоразумны, милая Плюш!

Зефирина попыталась вырваться.

– Благоразумной!.. О, если бы вы такое пережили, сударыня! – возопила Плюш. – Ах, Мое бедное сердце!..

Зефирина, воспользовавшись тем, что Плюш согнулась, дабы извергнуть содержимое своего желудка, высвободилась и вернулась к двери.

– Где Гро Леон? – перед тем как выйти, с беспокойством спросила она.

– Одному Богу известно… Это он порвал бумагу своим клювом! Удрал во время ужина… О! Мое бедное сердце, я сейчас умру!

Зефирина, заметив в коридоре какие-то тени, крикнула:

– Скорее, помогите нам! Мне нужен carpintore[102].

– Сейчас не время, сеньора, – отозвался боцман, – поднимайтесь наверх!..

Он показал на задний мостик. Нужно было выйти наружу, проползти вдоль галереи под ударами волн, окатывающих палубу.

Каждую минуту Зефирине казалось, что ветер сейчас оторвет ее от перил, за которые она цеплялась, и швырнет в бушующие волны.

Вверху на мачтах раздавались крики. Иногда трос обрывался, увлекая за собой державшего его человека. У Зефирины даже не было времени пожалеть несчастного. Над ее головой черное небо рассекали все более грозные вспышки молний, облака нависали все более устрашающе.

Схватившись за перила, Зефирина попыталась отдышаться. Обезумевшая от вспышек молний, оглушенная ударами грома, промокшая до костей дрожавшая всем телом, она всматривалась воспаленными от соли глазами в горизонт, пытаясь разглядеть другие корабли флотилии, но видела лишь волны головокружительной высоты, которые с ревом обрушивались вниз.

Всякий раз, когда нос судна опускался, ей казалось, что он не поднимется никогда. Однако корабль отважно взбирался на гребень волны, на мгновение застывал там и вновь падал в пустоту на тридцать футов.

По наружному трапу, ведущему на бак, Зефирина вместе с окатившей ее волной вскарабкалась на укрепление полуюта.

Волна потянула ее за собой, и она схватилась за первое, что попалось под руку. Это оказалась обутая в сапог нога Кортеса. Он с проклятиями поднял Зефирину.

– Дьявольщина! Что вы здесь делаете? – прорычал корсар, пытаясь перекричать шторм.

Зефирина, отдышавшись, ответила столь же любезно.

– Черт побери! Иллюминатор в каюте не выдержал. Все затоплено водой!

Кортес сделал знак, что все понял, и обернулся к молодому испуганному мичману.

– Октавио, найди плотника, пусть починит иллюминатор у сеньоры.

– Делай, что тебе говорят… Приведи туда кого-нибудь, или я привяжу тебя к бушприту.

Угроза оказала чудесное воздействие. Октавио тут же выполз из галереи и, захлестываемый волнами, скрылся на второй палубе.

Зефирина, вздохнув с облегчением, огляделась. Кроме Кортеса, капитана, четырех мичманов и Кристобаля, здесь находился также Педро де Кадикс. Старший лоцман выкрикивал команды рулевому, стоявшему как раз под ним. Хотя навес из золоченого дерева чудом уцелел, пост на полуюте располагался, как на всех галионах, на открытом воздухе. Однако это место в центре заднего бака судна было отчасти защищено от ветра высокими бортами.

Кортес потащил Зефирину в укрытие под бизань-мачту.

– Здесь очень опасно… Ты неукротима! – прошептал он, пожирая взглядом рубашку, прилипшую к груди Зефирины. Она запахнула мокрый насквозь плащ и прокричала:

– Я никогда не видела такой бури…

– Это необычная буря, – с озабоченным видом произнес Кортес.

Подошел Педро де Кадикс.

– Ваша милость, я слышал рассказы туземцев, думаю, это и есть то, что они называют «huracan»[103]!

Кортес и Педро переглянулись.

– Помоги тебе Бог, Педро! – проговорил Кортес.

Полуют возвышался над постом управления.

Какой-то матрос вцепился в рукоятки штурвала. Наступил такой опасный момент, что Педро де Кадикс спустился, чтобы занять место простого рулевого. С возвышения на полуюте он вращал вертикальный штурвал, соединенный на нижней палубе с горизонтальным, управлявшим рулем.

За последние годы галионы стали слишком тяжелыми, и одному человеку было не под силу приводить их в движение лишь поворотом штурвала. Навигационная наука развивалась, и точка опоры была перенесена на палубу: рукоять теперь представляла собой плечо рычага, благодаря которому румпель поворачивался почти без усилий. Но во время урагана все менялось.

Зефирина, будто зачарованная, наблюдала за тем, как Педро де Кадикс сражался с этим куском дерева, которому должен был подчиниться корабль.

– Убрать паруса!.. Марсель… Топсель!.. Малый фок… Большой бом-брамсель!

Адмирал Кортес выкрикивал команды капитану, тот передавал их своему помощнику Пигафетто.

– Монсеньор, я бы оставил бом-брамсель, он поможет нам бороться с воронками, – осмелился возразить капитан Гомес.

Кортес сверкнул глазами, однако принял предложение моряка.

«Если вице-король уступает, значит, ситуация и в самом деле опасна!» – подумала Зефирина.

Кортес обнимал ее за плечи. Зефирина, подняв голову, посмотрела на конкистадора.

«Фульвио… Если бы мы вдвоем попали в шторм… я бы не боялась погибнуть в твоих объятиях…»

– Плотник починил иллюминатор, Зефирина. Спускайся в каюту, и, клянусь тебе, мы доберемся до порта, слово Кортеса!

– Монсеньор!.. – вскрикнули офицеры.

Они с дрожью указывали на волну высотой шестьдесят футов, вздымавшуюся над кораблем. Мужчины перекрестились. Никогда еще христианину не приходилось видеть такой чудовищной громады.

Вода бушевала везде. Зефирину и Кортеса отнесло к сундуку. Если бы не сильная рука конкистадора, Зефирину смыло бы за борт. Какую-то секунду она оставалась с закрытыми глазами, дыхание у нее перехватило от ледяного душа. Губы Кортеса нашли ее губы. Она страстно поцеловала его. Когда же, удивленная тем, что жива, открыла глаза, офицеры уже поднимались на ноги. Одна за другой сыпались новости:

– Рангоуты погнуты!

– Якоря сорваны!

– Фок-мачта не выдержала!

– Бушприт тоже!

– Все тросы лопнули!

– Обшивку прорвало!