Рафаэль Сабатини - Игрок Страница 51

Что касается остальных, и тех, кто был в списке Сельямаре, и тех, кто предал регента своими личными обращениями испанскому королю, они были, за исключением успевших сбежать, схвачены и помещены в Бастилию в ожидании решения регента.

Графа Орна среди них не было, так как его письмо королю Филиппу осталось у мистера Лоу. Взяв его с собой, он поздним вечером того дня, когда регент начал вершить свое правосудие, отправился на носилках, которые несли четыре лакея в ливреях, к дому графини Орн на улицу Аржантей. Впереди его носилок шел человек с фонарем, освещавший дорогу. Возможно, от избытка осторожности он приказал доложить о себе как о господине дю Жасмине, прося принять его, несмотря на поздний час.

Как он и предвидел, она сразу поняла, кто скрывался под этим именем. Да и несложно было догадаться, что «господин дю Жасмин» звучало почти как «Джессами Джон». Не так просто было ей догадаться о причине его визита. Она была уже в постели, и некоторое время дрожь и сомнение не давали ей встать, чтобы выйти к нему.

Лакей ввел его в будуар графини, изящно обставленную полутемную комнату. Разукрашенные в стиле рококо стены были прикрыты темно-розовой парчой. Мебель была уставлена китайским фарфором. В углу стояли клавесин, обтянутый атласом, и арфа. На полу лежал толстый индийский ковер.

Она вышла к нему в пеньюаре из белого шелка, который покрывал ее от шеи до пят. Он как будто делал выше ее стройную фигуру. Ее каштановые волосы были распущены. Удивление и затаенная тревога светились в ее темных глазах, которые напряженно изучали его, пока он кланялся. Он был в высшей степени корректен.

— Вы любезно согласились принять меня, мадам. Мне кажется, что причина моего визита послужит оправданием для его неурочности. Если бы регент не задержал меня, то я пришел бы намного раньше.

Ее вопрошающие глаза продолжали смотреть на него в полном молчании. Она ждала. Он откинул полог своей накидки, показывая богатство своей одежды. Его камзол серого цвета был украшен узкой золотой цепочкой.

Наконец она заговорила, столь же корректная:

— Снимите ваш плащ и подсядьте к огню. Ночь холодная.

Он достал бумагу, потом снял свою накидку и треуголку и положил их на стул. Но он не стал садиться на диванчик изогнутой формы, на который она ему указала.

— Я пришел, чтобы вернуть свой долг, — объявил он. Она улыбнулась:

— Я не знаю за вами долга.

— Но я чувствую его за собой, тем не менее. Соблаговолите взглянуть вот на это.

Нахмурившись, она взяла бумагу. Складка на ее лбу углубилась по мере того, как она читала письмо своего мужа королю Испании. Потом она подняла на него растерянный взгляд.

— Я ничего не понимаю.

Кратко он посвятил ее в планы заговорщиков.

— Было написано несколько таких писем. Все они, кроме этого, попали в руки регенту. И их авторам повезет, если их не повесят. Это произойдет только в случае, если Его Высочество проявит необычную мягкость, что маловероятно, учитывая характер заговора. Из авторов этих писем спаслись пока только де Нель и Помпадур, которые бежали и которых сейчас ищут, а также господин де Орн, чье письмо мне удалось перехватить прежде, чем оно попало на стол регента. Остальные уже в Бастилии.

— Но… — она запнулась, не в состоянии найти нужные слова. — Ты так великодушен. Я не понимаю, зачем ты сделал это для графа Орна. Ты же ненавидишь его.

— Да, но я считал, что его любишь ты.

— И это послужило причиной?

— Этого было бы, конечно, достаточно. Но я уже сказал, что обязан тебе жизнью. И я рад, что могу вернуть долг.

— Жизнью? — глаза ее округлились. Их выражение смутило его.

— Ты же предупредила меня тогда о намерениях парламента.

— Ах, это! — она облегченно вздохнула. Казалось, она думала о чем-то другом.

— Я не преувеличиваю. Отдай это письмо своему мужу. Теперь мы квиты.

— К твоей радости, конечно.

— Естественно. Я всегда возвращал долги, — он помолчал и добавил: — Нет причины продолжать нашу встречу. Я советую тебе не говорить мужу, от кого ты получило это письмо. Позвольте покинуть вас, мадам, — закончил он, снова переходя к формальному обращению.

Он поклонился и подошел к стулу за своим плащом и шляпой, когда она позвала его:

— Минуту, Джон. Это письмо… Если выяснится, что ты перехватил его… Ты будешь скомпрометирован?

— Да. Но не бойся. Если ты не скажешь этого графу, об этом не узнают.

— Подожди. Но ведь скрывать измену тоже преступление? — она стала решительной. — Я не позволю тебе совершить его.

— Не позволишь? Ты не понимаешь, что это единственный способ спасти жизнь твоего мужа?

— Мужа! — презрительный изгиб ее губ и тон, которым она произнесла это слово, заставил его взглянуть на нее с удивлением. — Ты знаешь моего мужа. А ведь ты умеешь оценивать людей, Джон. Неужели ты думаешь, что я могла бы рисковать твоей жизнью из-за этого человека?

Удивление его еще усилилось, а потом сменилось чувством неловкости. Он вспомнил о словах леди Стэр, а также о том, как отзывалась о своем муже Маргарет, когда они ехали в ее карете к Пале-Роялю. Он ответил смущенно:

— Я сделал это не ради графа Орна, а ради тебя.

— Да? Ради меня. Рисковать своей жизнью, чтобы передать мне письмо, содержащее злобные замыслы этого никчемного человека. Хватит. Мне не надо такой жертвы. Во всяком случае ради графа Орна. Забери письмо.

— Но я умоляю тебя, подумай…

— Не о чем тут думать. О, я понимаю. Тебя шокирует отсутствие супружеской верности. Но есть более важные вещи в жизни. Это верность самому себе, собственному сердцу, душе и чести. И другая верность не может быть в ущерб этой.

Его лицо потемнело.

— Я с сожалением слушаю тебя, — сказал он, — и с неохотой.

— Тебе не хочется, чтобы я раскрывала перед тобой свою жизнь? Понятное желание.

— Нет, нет. Просто я надеялся, что ты счастлива.

— Счастлива? — она безрадостно засмеялась. — Меня всегда интересовало, что такое счастье.

Ее слава напомнили ему то, что он говорил когда-то своему брату: «Я однажды очень ненадолго испытал счастье, но оно появилось и тут же исчезло».

Это воспоминание усилило в нем ощущение неловкости.

— В общем, я не была счастлива со своими мужьями, — продолжала она, — но винить в этом мне надо только саму себя. Мне воздавалось за мою глупость. Когда-то, Джон, ты относился ко мне хорошо.

Волнение проступило на его бесстрастном лице.

— Когда-то я любил тебя, — произнес он, и краска выступила после этих слов на ее бледном лице.

— Как же ты обманулся во мне. Ведь меня привлекал тогда только внешний блеск.