Александр Дюма - Графиня Монте-Кристо Страница 53

Графиня хотела поцеловать руку мужа, но он быстро отдернул ее, утомленно проговорив:

— Оставьте меня, я устал от жизни и не благодарите меня, вы мне ничем не обязаны, я согласился на вашу просьбу не по доброте или убеждению, а лишь по причине усталости.

— Слава Богу! — прошептала графиня, выходя из комнаты, — Киприенна спасена!

ГЛАВА XVII

Новый тиран

Итак, несчастной женщине удалось успешно выполнить первую часть своей задачи, однако, перед ней тут же возникло новое и совершенно непредвиденное препятствие в лице полковника Фрица.

В наглухо застегнутом сюртуке, с твердо сжатыми губами, он, нахмурившись, ждал в гостиной окончания беседы между супругами, о содержании которой он сумел быстро догадаться.

Увидев графиню, с радостной улыбкой входящую в комнату, он заподозрил, что успех его замысла находится под большой угрозой и тут же решил, что сможет восстановить свои позиции лишь ценой смелой и быстрой атаки.

— Победа или смерть! — таков был боевой клич этого страшного торговца человеческими душами.

Приблизившись к графине решительными твердыми шагами, он коротко произнес:

— Я должен поговорить с вами, Ортанс.

— Что вам угодно, сударь? — осведомилась она дрожащим от волнения голосом.

— Вы это скоро узнаете, графиня, — ответил он, почти насильно ведя ее под руку в ее же собственный будуар.

Войдя туда, графиня почти без сил опустилась в кресло-качалку.

Тщательно проверив, заперты ли двери, полковник неторопливо уселся напротив графини и спокойно произнес:

— Ортанс, я хочу, чтобы наша дочь была богата.

— Наша дочь!

— Да, сударыня, НАША дочь. Вы напрасно пытаетесь скрыть ее от меня. Уверяю вас, рано или поздно я ее все-таки найду, даже если для этого мне придется обследовать все пансионы и школы Парижа, а пока я просто ограничусь защитой ее интересов, ибо не хочу, чтобы ее оттеснила ее сестра Киприенна де Пьюзо.

— Ее сестра! — горестно воскликнула графиня. — Вы же отлично знаете, что это неправда.

— По крайней мере, по матери они действительно сестры, сударыня, — холодно заметил полковник, — и по этой самой причине она имеет право на половину состояния своей матери. У меня есть письменные показания доктора Туанона, присутствовавшего при рождении Лилы, а также свидетельство воспитавшей ее четы Жоссе. Нет ничего легче, чем доказать ее личность.

— Но чего же вы хотите? Каковы ваши требования?

— Я прошу вас лишь об одном: защитите интересы нашей дочери и не вынуждайте меня идти на скандал.

Графиня сделала попытку заговорить, но непроницаемая холодность полковника заставила слова замереть у нее на устах.

— Выслушайте меня, сударыня, — спокойно продолжал он, — как видно, мы по-разному понимаем родительскую любовь. Право не знаю, известна ли вам притча об одной ловкой и хитрой птичке. Обычно она откладывала яйца в гнезда других птиц, например, соловьев, но это вовсе не значило, что она бросала свое потомство на произвол судьбы. Сидя на соседнем дереве, она наблюдала за их ростом. Но по мере роста животным требуется все больше и больше пищи, поэтому птенцу стало мало того, что ему приносили приемные родители, ему нужна была вся пища, приносимая в гнездо. И тут его настоящая мать пришла ему на помощь, выбросив из гнезда птенцов соловья, погибших на земле жалкой смертью. Не подумайте обо мне плохо, графиня, если я последую примеру, указанному мне самой природой. Я считаю вас слишком благоразумной женщиной, чтобы оскорбить вас дальнейшими комментариями к этой забытой басне Ла Фонтена.

— По правде говоря, вы умело взялись за выполнение своей задачи, — с горечью заметила графиня. — Ловко использовав написанные вам после рождения Лилы письма, которые я доверила вашей порядочности, вы заставили отца Киприенны усомниться в его отцовстве. Сейчас он относится к ней, как к незаконнорожденному ребенку, но почему же вы не боитесь, что загнанная вами в угол жертва не позовет на помощь? Что, если я решу рассказать обо всем мужу?

Покачав головой, полковник злобно рассмеялся.

— А вот этого я совсем не боюсь, — уверенно ответил он, — ибо таким образом вы лишь подвергли бы графа серьезной опасности. Ведь он сразу же вызвал бы меня на дуэль, с которой ему никогда не вернуться живым.

— О нет! — горестно воскликнула несчастная женщина, — я не сделаю этого и вы прекрасно знаете, что я не осмелюсь ничего предпринять. Как я смогу признаться в том, что некогда доверяла такому человеку? Ведь это принесло бы мне лишь новый позор и унижение. Любить вас — вас, предателя и вора! Лучше сто раз умереть, чем открыто признаться в этом!

— Я рассчитывал именно на это, — с саркастическим поклоном заметил Фриц, — и весьма благодарен вам за высокую оценку моей личности и, в особенности, моих планов.

Графиня встала с выражением величайшего презрения на лице; глаза ее ярко сверкали, грудь тяжело вздымалась, она была просто великолепна в своем негодовании.

— Вот все, на что я могу рассчитывать, — тихо проговорила она, — ничего, кроме злобной иронии. Это не человек, а змея. Несмотря на все его усилия, он навсегда обречен лишь ползать, ему не надо взлететь, он не создан для полета. Другие даже в позоре и унижении сохраняют иногда силу, смелость и мужество, он же всегда подл и низок.

— Берегитесь, сударыня, чтобы я не перешел в разговоре с вами на другой тон, ваш гордый презрительный вид не обманет меня. Советую вам не сердить человека, который легко может сломать вас, как соломинку. Помните, что благодаря существованию вашей Киприенны и вашего графа у меня есть бесконечно много возможностей мучить вас, ведь ваш характер мне прекрасно известен.

Помолчав немного, он продолжал своим обычным насмешливым тоном:

— Вы назвали меня змеей? Ну что ж, при необходимости я стану ей. О, вы еще не знаете, как сильно я ненавижу всех вас, но я не буду даже пытаться оправдать эту ненависть. Хорошо это или плохо, но я таков, каков есть и другим мне не стать уже никогда.

Возможно, мать вскормила меня не молоком, а желчью. Я, как и все, был молод, возможно, красив и даже богат, но клянусь вам, что даже в годы своего процветания я всегда кому-то завидовал. Сотни тысяч франков годового дохода, любовница — графиня, титул герцога или пэра, — всего этого было для меня слишком мало. Во мне живет дух Цезаря Боржиа. Почему только я не родился в то время, когда шпагой искателя приключений можно было выкроить целое герцогство или даже королевство! Я стал бы тогда великим человеком, вы бы любили меня и восхищались моими подвигами!