Валерио Манфреди - Спартанец Страница 55

— Приняли ли эфоры и старейшина решение о времени отправления?

— Суда отчалят в море с новой луной, я хочу, чтобы ты был вместе со мной, когда мы пойдем в поход. Я буду командовать объединенным флотом, который захватит остров Кипр. Это очень красивая земля, и мы должны получить контроль над ней; персидский флот не должен владеть ни одной базой в нашем море. Почему я думаю, что ты должен сопровождать меня? Потому что тебе нужно забыть события твоего прошлого и начать новую жизнь. Ты никогда не видел новые земли, прекрасные города, вещи, которые ты даже и не мечтал увидеть. Твои слуги позаботятся о твоем доме, пока тебя не будет.

— О моем доме? — пробормотал Клейдемос. — Я до сих пор не знаю, где мой дом. Я вообще больше ничего не знаю. Ночью я вижу сны из моей прошлой жизни, а когда я просыпаюсь, не могу узнать ничего из того, что окружает меня.

Павсаний снова свернул карту и убрал ее. Он подошел к Клейдемосу.

— Я понимаю, что ты чувствуешь. Мало людей имеют такую судьбу, как у тебя, и еще меньше людей сталкивались с такими трудными испытаниями. Но сейчас первая часть твоей жизни закончилась. Ты можешь сам распоряжаться временем, которое осталось у тебя, и построить новую жизнь, с помощью богов, и с помощью людей, которым известна твоя сила и твоя смелость. Жизнь предлагает не только одни страдания и несчастья; радость и удовольствие все еще могут стать твоими. Боги достаточно испытывали твое сердце; конечно, они приберегли для тебя и величественное будущее, и я также верю в тебя, Клейдемос, сын Аристарха.

Объединенная эскадра, в составе почти двухсот военных кораблей, вошла в воды Кипра однажды утром в начале лета. Клейдемос никогда не видел ничего подобного. Прошли все желудочные спазмы, тошнота и морская болезнь, возникшая у него во время морского путешествия из Гифеума к Кифере.

Ветер наполнял паруса величественных судов, выстроившихся в колонну, их бронзовые ростры разрезали море, пенящееся вокруг ярко окрашенных фигур на носу корабля.

Голубой штандарт взвился ввысь на флагманском корабле Павсания, когда он стал приближаться к берегу. Весла погрузились в море, и флот начал курсировать вдоль всего южного побережья острова со стороны порта, демонстрируя свои намерения.

Головная эскадра встала на якорь рано утром, под великолепным солнцем, не встречая никакого сопротивления; военные силы Великого царя уже успели к этому времени уйти. Финикийские суда из Тира и Сидона вернулись в свои собственные порты, явно стараясь выиграть время.

Павсаний остановился в прекрасном доме в городе Саламин, со множеством слуг.

Клейдемос проводил свое время на тренировочных площадках и в гимнастическом зале города, изучая технику боя под руководством опытных учителей. Доспехи гоплита были тяжелыми, казалось, что под их весом можно задохнуться; требовалась определенная практика, чтобы привыкнуть к ним. Однажды, когда он вытирался после бани, к нему подошел мальчик с очень густыми черными вьющимися волосами.

— Ты спартанец, господин? — с любопытством спросил он.

— Да. А ты кто?

— Меня зовут Лахгал. Я сириец. Мой хозяин владеет этой баней, меня он купил на рынке Угарита. Это прекрасный город, тебе доводилось бывать там?

— Нет, — ответил Клейдемос, улыбаясь, — нет, не доводилось. Впервые я покинул свою родную землю, это мое первое морское путешествие.

— Ты хочешь сказать, что ты даже не знаешь этот остров?

— Нет, не знаю, я не был нигде за пределами Саламина.

— Но тогда ты ничего не видел, господин! Остров великолепен. Здесь делают лучшее масло и самое пьянящее вино. Здесь растут гранатники, а сладкие финики, которые растут на пальмах, созревают в конце лета, В этих водах была рождена и богиня любви, которую вы, греки, называете Афродитой. Мы сирийцы называем ее Астартой.

— Вижу, что ты успел полюбить эту землю. Ты не скучаешь по дому?

— О, нет, господин, — сказал мальчик, вздрагивая. — Меня привезли сюда, когда я был совсем маленький. Должно быть, я стоил не очень дорого, но мой хозяин много выиграл. Я у него на побегушках, чищу и мою бани. Присматриваю за тем, чтобы девушки не воровали у него, когда ходят на рынок, или занимаются проституцией за его спиной, чтобы положить деньги в свой собственный карман. Он предоставляет мне большую свободу действий. Могу уходить и приходить, когда мне вздумается, конечно, после того, как выполню всю свою работу.

— Ну, — продолжал Клейдемос, повеселев, — не хочешь ли ты показать мне этот остров, который ты считаешь таким прекрасным? Думаешь, твой хозяин разрешит тебе показать мне здесь все?

— По правде сказать, господин, — сказал мальчик, несколько смущенный, — мой хозяин говорит, что не может хорошо вести дела с вами, спартанцами. Никто не хочет брать ваши отвратительные железные монеты. Афиняне значительно лучше; они расплачиваются хорошенькими серебряными монетами, украшенными изображением совы. Они пьют гораздо больше и любят развлекаться как с мальчиками, так и с девушками. Но ты мне нравишься, хотя ты и спартанец. Если я не нужен моему хозяину, то буду ждать тебя здесь завтра утром, на улице, перед дверью, когда прокричат первые петухи. У тебя есть конь?

— Нет, Лахгал, мне очень жаль. Но может быть, мне удастся взять одного из ослов у носильщиков; не думаю, что они нужны им сейчас, пока мы стоим здесь.

— Хорошо, — сказал мальчик. — Я бы предпочел коня, но сойдет и осел. До свидания!

Следующим утром, когда солнце только поднималось, они уже отправились в путешествие по прибрежной дороге, которая вела в город Пафос, где располагался храм Афродиты.

Дорога кружила по холмам, на которых росли оливковые деревья и стояли небольшие белые домики, то и дело спускаясь к морю. Воздух был насыщен запахом сосновой смолы и соленой воды, зеленые поля пестрели белыми и желтыми цветами, над которыми порхали бабочки, когда солнце уже высушила росу на их крылышках.

На сердце Клейдемоса было легко, и он с удовольствием ехал верхом на осле со своим молодым другом, которой сидел перед ним.

— Но ты не сказал, как тебя зовут, — напомнил Лахгал.

— Тебе это покажется странным, — улыбаясь, ответил Клейдемос, — но мне нелегко ответить на этот вопрос.

— Ты дразнишь меня, — возразил мальчик. — Даже малые дети могут сказать, как их зовут.

— Хорошо, Лахгал, — объяснил Клейдемос. — Дело в том, что у меня два имени, потому что у меня две семьи. Но все же у меня нет отца, а мать, которая осталась у меня, не моя настоящая мать. Моя настоящая мать умерла… пару месяцев тому назад, в моем доме, который я никогда не видел. Или вернее, в котором я жил несколько месяцев, когда еще ничего не понимал и не помнил по малолетству.