Юрий Иванов-Милюхин - Казачий дух Страница 58

— Я так и передам, — огрызнулся гонец. — Но знай и ты, Панкрат Дарганов, если хоть один волос упадет с головы наших джигитов, тебе тоже не жить.

Полковник взорвался испариной, будто его окатили ушатом кипятка, чеченский абрек посмел угрожать ему в его собственном доме. Подобного презрения к незыблемым законам гор не мог позволить ни один кавказец, уважающий себя, за это можно было поплатиться жизнью прямо на месте. Атаман развернул нагайку и со всей силы полоснул ею по плечам наглеца, затем еще раз и еще:

— Пош-шел вон, бирючья твоя морда, пока живой, — приговаривал он, стараясь ударить с оттяжкой. — Гони к своим чакалкам с наказом, что пощады вам больше не будет…

Атаман стегал абрека до тех пор, пока тот, перекосивший лицо от боли, не рванул уздечку на себя и не ударился с места в карьер. Его провожатые уже давно пританцовывали возле другого куреня.

— Панкрат, ты пожалеешь об этом, — обернувшись на скаку, крикнул чеченец. — Меня никто еще так не унижал.

— А я об унижениях отродясь не ведаю, — умеряя дыхание, буркнул себе под нос атаман. — Еще каждая чакалка посмела разевать на человека слюнявую свою пасть.

Казаки перебросили ружья со спины на грудь и, задрав дула вверх, нажали на курки. Дружный залп поднял на ноги станичных собак, под их бешеный лай горцы вылетели на окраину и помчались к берегу гремучего Терека. Полковник проводил их раскаленным взглядом, затем засунул нагайку за голенище ноговицы и заторопился к своему коню, оставленному с сыном Александром. Когда он проходил мимо крыльца, Софьюшка остановила его вопросом:

— Пако, я хочу знать, зачем приезжали эти люди? — встревоженно спросила она.

— Мамука, они приехали и уехали, — попытался смягчить ситуацию старший сын. — А нам надо отправляться в дорогу.

— Чеченцы приезжали просить выкуп за наших детей? — не унималась Софьюшка.

Панкрат остановился, сдвинул папаху на затылок, он привык не врать своей матери. Вот и сейчас, как бы не хотелось ему увести разговор в другую сторону, он согласно кивнул:

— Они сказали, что у нас есть драгоценности, которые отец привез еще с войны и требовали отдать их вместе с пленными абреками. Тогда горцы отпустили бы нашего Павлушку с Марьюшкой.

— Разве ты не знал, что сокровища лежат в сундуке?

— Знал, но я думал, что вы заплатили ими за учебу Захарки с Петрашкой, раздарили на подарки их учителям. Остальное Буалок собирался увезти с собой, как французское достояние.

Софьюшка глубоко вздохнула. Она вдруг осела подтаявшей снежной бабой, стала еще меньше и беззащитней. Но осанка оставалась прежней, прямой и гордой. Женщина оперлась рукой о перила крыльца и пояснила:

— Буало забрал лишь алмаз из короны французского короля, который ваш отец вплетал в гриву своего коня, да еще несколько мелких изделий. Остальное его не заинтересовало, — она завела за ухо седую прядь волос и тихо призналась сама себе. — Кажется, я опять опоздала…

Три коляски с пристегнутыми к задкам запасными лошадьми, окруженные верховыми казаками, пронеслись по главной улице Моздока и, не останавливаясь, вылетели на прямую дорогу до станицы Пятигорской. Позади остался опасный участок пути, пролегший от станицы Стодеревской по берегу непокорного Терека, впереди таких участков было еще немало. На мягких сидениях покачивались три пары молодых людей в цивильных костюмах со шляпами на головах. У женщин они были соломенными, у братьев Захарки с Петрашкой больше смахивали на котелки, зато Буалок никогда не расставался с широкополой фетровой шляпой с загнутыми краями. Софьюшка перед самым отъездом буквально заставила переодеться своих детей с зятем в гражданскую одежду и пересесть с лошадей в удобные коляски. Тем самым она как бы утверждала, что военная жизнь у них закончилась и пора им выходить в свет, где люди добиваются положения не силой, а разумом. Без небольших размолвок по этому поводу не обошлось, но оружие у всех троих лежало на сидениях рядом. Во главе кавалькады скакал размеренным галопом Панкрат, он был одет, как все станичники, в черкеску с синей рубахой под ней, на голове серебрилась папаха, а за спиной покачивало дулом ружье. Дорога была почти пустынной, летние отпуска закончились, передислокацию войсковых соединений никто не объявлял, хотя разговоры об этом висели в воздухе. Лишь изредка навстречу попадались офицерские пролетки, или запряженные медлительными быками осетинские с ногайскими колымаги, но они не могли скрасить однообразного пейзажа. Скоро показались отроги высоких гор, между которыми пролегло узкое ущелье. Быстро вечерело, Панкрат привычно нащупал на поясе мешочек с пулями и порохом, мысленно проверил, заряжено ли ружье и только после этого покосился на казаков, стелившихся по обеим сторонам короткого поезда.

— Чигирька и Тараска с Гришкой, скачите вперед во весь опор, — приказал он двум своим племянникам с урядником, сыном хорунжего Черноуса, державшимся за ним как привязанные. — Если заметите что подозрительное, подавайте сигнал.

— Понял, дядюка Панкрат, — откликнулся ловкий Чигирька, он пришпорил норовистого коня и крикнул младшему брату с другом. — В разведку, за мной.

Трое верховых оторвались от группы и устремились к началу горной гряды, оставляя после себя облачка пыли, поднятые конскими копытами. Отряд втянулся в ущелье между горами, поросшими корявым лесом с кустарником и густым орешником, отяжеленным гроздьями созревшего ореха. Кое — где алели кизиловые кисти с кисло-сладкими длинными плодами, розовели похожие на абрикосы дикие жерделы, жесткие, но сочные плоды которых шли на второсортную курагу или на корм скоту. Пока все было тихо, лишь изредка мелькала на вершине фигура верхового наблюдателя, да стелилась по гребню горы летучая группа абреков. Но для отряда они не представляли никакой угрозы, охотясь только за одинокими или припоздавшими путниками. Скоро ущелье начало сужаться, всадники тем же размеренным галопом продолжали скакать вперед, потому что разведчики не подавали никакого сигнала. Под колесами колясок зашипела вода, это река, перегороженная недавним камнепадом, растеклась по дороге, обихоженной строительными батальонами из русской армии. И в этот момент Панкрат заметил Чигирьку, он вскинул вверх ружье, спрятавшись с друзьями за уступом скалы, нависшем над ущельем. Полковник резко осадил кабардинца и поднял руку, призывая ко вниманию. Терцы без слов перекинули ружья на грудь, из колясок выскочили оба брата с Буалком, в руках у них тоже было оружие, заряженное заранее. Издалека донесся дробный топот копыт, он приближался с огромной скоростью. Казалось, это сорвалась с крутого склона очередная лавина, грозившая похоронить под собой всех, оказавшихся на ее пути. От разведчиков прилетел пронзительный свист, заставивший терцев вскинуть ружья на уровень плеч.