Владимир Малик - Посол Урус-Шайтана [Невольник] Страница 59

Звенигора решил открыть все карты сразу. Ведь они ещё ничего не знают о Златке. Младен и Анка, потрясённые невероятной встречей, забыли даже спросить о дочке. А Сафар-бей вообще не знает, что у него есть сестра.

— Вы должны знать ещё и то, — выступил вперёд Звенигора, — что нашлась и Златка…

Младен и Анка встрепенулись.

— О небо, что сегодня за день! — воскликнул Младен. — Где она?..

— Драган повёз её и Якуба в хижину кмета Петкова… Там они будут в безопасности.

— Спасибо тебе, друг! Прости, что я плохо подумал о тебе… Так переплелось все сегодня — и горе и радость… Обезуметь можно! — растроганно произнёс Младен.

— И надо ещё сказать Сафар-бею… — Звенигора обратился к аге, медленно приходившему в себя. — Златка, твоя сестра… это — Адике.

Сафар-бей подскочил как ужаленный:

— Что-о?..

— Это правда! Адике — твоя сестра… Об этом хорошо известно Гамиду.

— Гамиду? А он тут при чем?

— Это он разлучил вас с родителями. Выкрал маленькими и вывез в Турцию. Тебя поместил на воспитание в янычарский корпус, а Златку завёз к себе в Аксу… Разве ты не припоминаешь этих комнат, где провёл детство? Оглянись вокруг — здесь ты родился и рос вместе со Златкой…

— Значит… и Адике ты выкрал? А кто же такой Якуб?

— Я освободил Златку… А Якуб… Это долгая история. Сейчас не время, да и не мне её рассказывать.

Сафар-бей тяжело опустился на скамью, обхватил голову руками и бессмысленно уставился взглядом в угол.

— Рассказывайте! — простонал он, не глядя ни на кого и не меняя позы. — Хочу все знать: кто я, почему все так случилось со мной…

Воевода переглянулся с женой, как бы договариваясь, кто будет говорить, нерешительно пожал плечами. Было заметно, что встреча с сыном больше взволновала его и потрясла, чем обрадовала. Не такой представлял её себе старый воевода, ох не такой!.. И до сих пор не мог полностью осознать страшную истину, что Сафар-бей, злейший враг гайдутинов, — его сын… Не укладывалось в голове! Но сомнений не могло быть. Эти знакомые шрамы на руке… А глаза! Это же глаза его Анки… А крутой высокий лоб и нос с горбинкой — это от него, от отца!.. Безусловно — сын… Все их, родное… Одно чужое — сердце…

Воевода тяжело перевёл дыхание и начал рассказывать. Издалека. С того дня, когда Ненко появился на свет…

Сафар-бей не перебивал, не переспрашивал. Сидел молча, опустив голову. И трудно было понять, какие мысли бороздят его душу. Когда же услышал о коварной двойной измене Гамида, о краже детей воеводы, ещё ниже опустил плечи, а руками впился в края скамьи.

— Теперь мне все понятно… — сказал глухо, с болью. — Но хватит воспоминаний. Я слышу, сюда идут. Это, очевидно, посланец Гамида… Что же мне с вами делать?..

За дверью послышался шум голосов: «Где ага? Где Сафар-бей?»

Звенигора распахнул двери. В зале толпились янычары. Увидев агу, они поклонились, радостно загалдели:

— Слава аллаху, победа! Нас прислал ага Гамид!

— Взяли в плен несколько десятков гайдутинов!

— Много убитых!..

Сафар-бей поднял руку. Шум стих.

— А где же сам ага Гамид?

— Он не может прибыть. Ранен. Его повезли в Сливен…

— Так… — Сафар-бей задумался. — Хорошо. Идите!.. Хотя нет, подождите! Возьмите этого гайдутина в янычарской одежде! — Он указал на Звенигору. — Но осторожно, он вооружён!

Янычары мгновенно окружили казака, схватили за руки.

— Сафар-бей, это же подло! — выкрикнул никак этого не ожидавший Звенигора.

Ага ему не ответил.

— Отведите его к пленным. Усильте охрану. Я скоро приду.

Арсена увели. Сафар-бей остался наедине с родителями. Те удручённо молчали.

— Ну вот, — произнёс тихо ага, — мы одни и можем говорить откровенно… Очевидно, я должен верить, что я ваш сын! Но должен вас разочаровать: особой радости от этого я не испытываю… Всю жизнь я разыскивал родных, хотел встретиться с ними. Но, должно быть, я очень прогневил аллаха, что он так посмеялся надо мной! Разве это не злая насмешка — мне оказаться сыном гайдутинского воеводы?

— Ненко! — воскликнул Младен. — Опомнись! Гайдутины — такие же воины, как и ты, только они борются за свободу своего народа, а ты угнетаешь его! Это не твоя вина, конечно! Тебя насильно отуречили, сделали янычаром…

— Я благодарю за это аллаха, — надменно произнёс Сафар-бей. — И горжусь тем, что я янычарский ага! Такая честь выпадает не каждому!

Воевода умолк и горестно покачал головой. Бледная как полотно Анка протянула к сыну руки.

— Ненко! Сынок! Неужели мы ещё раз потеряем тебя?

— Лучше бы вы меня не находили!..

Эти слова хлестнули мать, как кнутом. Руки опустились, и она сразу сжалась, поникла. В глазах заблестели слезы.

— Изверг!.. — Тихое слово упало, как глыба.

Сафар-бей встрепенулся:

— Нет, я не изверг! И докажу это тем, что спасу вам жизнь. Хотя мне это, наверно, дорого обойдётся… Есть отсюда выход?

Отец и мать молчали.

— Должен быть. В таких замках всегда строят потайной ход на случай осады.

— Мы выйдем отсюда только вместе с казаком Звенигорой, — сказал воевода.

— Он не выйдет вместе с вами! — решительно ответил Сафар-бей. — Он мне нужен. Но я обещаю сохранить жизнь и ему! Где ход?

Воевода отодвинул кровать, поднял за кольцо каменную плиту. Внизу зиял чёрный лаз.

Сафар-бей криво улыбнулся:

— Уходите скорее!

Анка спустилась первой. За ней уходил Младен. Уже стоя на ступенях, так, что над полом виднелась только его голова, он взглянул на Сафар-бея затуманенным от слез взглядом, приподнялся, схватил агу за колени и прижался к ним щекой:

— Прости меня, сынок, что не уберёг тебя! Я сам виноват, что потерял тебя. Сам, потому что не разгадал до конца коварного замысла собаки Гамида… Прощай!

Он исчез в темноте.

Сафар-бей долго стоял над лазом. Потом молча нагнулся, установил плиту и подвинул на место кровать. С болезненным стоном, похожим на рыдание, опустился на неё и склонил голову на спинку.

— О аллах… — простонал он глухо. — За что ты покарал меня сегодня? Зачем разбил моё сердце и поселил в нем змею сомнений, боль и терзания?.. Чем провинился я пред тобою, о всемогущий, что ты лишил меня вовсе радостей и душевного покоя?.. Я чувствую, как адский огонь пожирает мою душу и жжёт все внутри!.. Аллах экбер, я пытаюсь быть твёрдым и холодным, как камень, потому и оттолкнул от себя людей, которые хотели принять меня в свои сердца… Прости меня, о аллах, все это я делаю во имя твоего могущества и славы!.. Я — твой раб, я — твой сын. Научи, как стать мудрым, и защити от коварных посягательств шайтана на мою душу!..

Он бился головой о твёрдую спинку тисовой кровати, поднимал к небу руки и горячо шептал слова молитв и проклятий. А в его пробуждённой, обескураженной и встревоженной душе бурлили неведомые до сих пор чувства и мысли…