Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг Страница 59

Элизабет подняла глаза, глядя на Ральфа, и сильно покраснела – ей не часто доводилось слышать комплименты. Неожиданно увидев родственницу в новом свете, Ральф подумал, что он не всегда был добр к ней, а между тем Элизабет была дочерью его тети Хетти, которую Ральф любил. Подумать только, Ральф позволял слугам пренебрегать Элизабет – ничего, теперь он сполна возместит ей все.

– Никому, пока Элизабет не выйдет замуж. Элизабет, ты сможешь сделать это для меня?

Элизабет благодарно кивнула, а Кэти подавила ироническую усмешку и произнесла:

– Ты получишь вознаграждение еще на земле, Ральф. Ты добр к своим бедным родственницам, и они в ответ будут тебе преданными служанками.

– Если бы ты не была моей сестрой, я бы отшлепал тебя, – сердито отозвался Ральф. – Я не хочу, чтобы ты так говорила о членах моей семьи. Пойдем, Элизабет, поиграй нам немного. Я должен проэкзаменовать тебя прежде, чем ты приступишь к воспитанию моих детей.

Холодный восточный ветер принес мелкий моросящий дождь, который загнал Руфь в дом, завыл в дымоходах и привел Эллин в такое ворчливое состояние, что в конце концов Руфь разозлилась и отослала ее в другую комнату. Оставшись одна, Руфь встала у окна, всматриваясь в серую даль, чувствуя себя встревоженной, опечаленной, неудовлетворенной, и задумалась о том, что теперь делает Аннунсиата. Она безнадежно порылась в воспоминаниях, но и они не принесли желанного утешения.

Во дворе раздался перестук копыт, и, вытянув шею, Руфь увидела, как с седла спрыгивает Кит, который возвращался из Йорка, где обследовал свои четыре дома на Норт-стрит – наследство, оставленное ему матерью. Как будто почувствовав взгляд Руфи, Кит поднял голову, так что вода потекла с широкополой шляпы ему за воротник. Руфь видела незагорелое лицо юноши и полоску черных усов на нем, затуманенные завесой дождя. Кит не мог увидеть ее – свет из окон слепил ему глаза. Кит-младший – он навсегда остался для нее Китом-младшим, хотя она никогда не называла его так вслух – уже имел право носить герб Морлэндов, возглавить свою собственную ветвь, ибо его отец давно умер и никто не оспаривал права наследника.

Прошло уже шестнадцать лет после смерти Кита-старшего. Руфь с удивлением вспомнила об этом, обнаруживая, что для нее давность этого события не имела значения. Он умер шестнадцать лет назад, но ей казалось, что это произошло только вчера. Она любила Кита с самого своего детства – того Кита, который был отцом Кита-младшего. Она помнила, как он вернулся домой, полный оксфордских впечатлений, в модных придворных одеждах, которые тогда носили студенты Оксфорда. Он поцеловал руку Руфи, и она раз и навсегда подарила ему свое сердце. Это воспоминание было ясным и отчетливым, как и воспоминание о дне его смерти, а то, что произошло между этими двумя датами, помнилось как в тумане, ибо тогда он принадлежал не Руфи, а Хиро.

Однако в день своей смерти Кит вновь стал принадлежать только ей. Руфь придержала его коня, пока Кит садился верхом, чтобы уехать. Наклонившись, он поцеловал ее. Его последние слова были обращены к Руфи, ее он поцеловал последней, ее лицо было последним женским лицом, которое он увидел прежде, чем уехать навстречу смерти. «Позаботься о Хиро и ребенке, пока я не вернусь», – попросил он, а в его глазах уже был намек на близкую смерть. Они сохранили тайну, утаив ее от Хиро, – тайну его смерти. На следующий день он вернулся домой, бессильно свисая с седла хромого коня; его холодные, негнущиеся руки почти касались копыт. Руфь омыла и похоронила его, взвалив на себя оставленное бремя.

Кит-младший, сын Кита, должен был родиться у нее, у Руфи. Он был так похож на отца, что она могла бы полюбить его, если бы не защищала так старательно свое сердце. Она вырастила ребенка своего Кита, позаботилась о вдове, никому не нужной после смерти мужа. Хиро была беспомощна, как младенец, и становилась все более беспомощной, пока ранняя смерть не облегчила ее страдания. Кит-младший одновременно и принадлежал, и не принадлежал Хиро – так же, как и его отец.

О случае, который дал жизнь Аннунсиате, Руфь почти не вспоминала: этот туманный, похожий на сон эпизод занял место в темном свитке печалей и скорбен, и теперь казался нереальным, почти забытым. Руфь помнила сильное, гибкое мужское тело, его теплоту, приятный запах его кожи; она помнила, какими шелковистыми были его кудри – Аннунсиата унаследовала эти волосы; она помнила его слезы – детские слезы мужской печали, бессильные слезы, льющиеся по суровому лицу. А утром его глаза уже казались чужими, наполненными тягостными думами, ответственностью, скорбью – большие, темные глаза, невыразимо прекрасные – эти глаза достались Аннунсиате.

Однако если сам этот случай казался похожим на сон, который в памяти Руфи сразу же приобрел сходство с волшебными сказками, он имел вполне реальные последствия. В тридцать лет Руфь родила своего первого и последнего ребенка, а потом в течение пятнадцати лет старалась вырастить этого ребенка таким, какой хотела стать сама. Теперь, наконец, Руфь отправила своего ребенка в большой мир, и он скрылся вдали подобно горделивому и прекрасному кораблю, увешанному вьющимися флагами, под гром салюта, а она, Руфь, осталась со своим чувством тревоги и бесполезности. Возвращение к прежним отношениям приемной матери помогало ей перенестись в прошлое. Быть матерью Аннунсиаты было нелегко, но все же возможно. Теперь же Руфь поняла, что она и Аннунсиата сделали несчастным Кита-младшего.

Когда родилась Аннунсиата, Руфь больше всего желала, чтобы ее дочь и Кит-младший когда-нибудь поженились, и она порадовалась, как охотно подчинился ее желанию сам Кит-младший. Он был очарован Аннунсиатой с тех пор, как она родилась, и пока девочка росла, его очарование постепенно перешло в такую искреннюю любовь, что, по всеобщему соглашению, пара должна была непременно пожениться. Аннунсиата и Кит-младший были детьми, которых Руфь желала всю жизнь, в которых соединилась ее кровь и кровь Кита. Втайне Руфь стремилась заново переписать историю своей любви – так, как не удалось сделать это в жизни. Аннунсиата и Кит должны были пожениться, как это следовало сделать их родителям.

Однако Руфь не приняла во внимание саму Аннунсиату – она во многом отличалась от своей матери, и Руфи в конце концов пришлось признаться, что ее дочь не такая, как она, хотя такое признание оказалось болезненным и было сделано после долгих колебаний. Аннунсиате была уготована лучшая участь, чем та, о которой грезила ее мать. Девушка росла, любя Кита, но, как вскоре убедилась Руфь, это была только сестринская любовь. Кроме того, Аннунсиата была богатой наследницей и признанной красавицей, и любое из этих достоинств должно было обеспечить ей лучшего мужа, чем отпрыск Кита, оставшийся без гроша в кармане после опустошительной войны и правления республиканцев. Даже если бы он и вернул шотландские владения, он был не парой Аннунсиате, и Руфь понимала это, видя, что и Аннунсиата так думает.