Наталья Дмитриева - Алхимики Страница 59

— Ох, Ренье, — покачал головой старик, — право же, не стоит придавать большого значения подобным вещам. Не спорю, астрология — подспорье философу, она дополняет наши знания о природе, но следует помнить, что земля и небо — книга, написанная на разных языках, но одной рукой. И на земле, и на небо все говорит об одном, а коли так — дважды перечитывать одну страницу надо лишь тогда, когда смысл не ясен. Мои глаза и раньше хорошо различали лишь то, что вблизи, поэтому я редко обращаю их к звездам. Если хочешь, вот тебе мой совет: не ищи ключ нашего Делания в астрологии, магии и каббале. Знаю, многие так поступают — никогда не начинают процесса, не осведомившись, благоприятно ли влияние планет… Astra inclinant, non necessitant[50]. Остальное — мишура, милая сердцу суфлера, и… Ренье! Ренье! Куда же ты?

Но пикардиец, не сказав ни слова, выскочил на улицу.

XVI

Он пришел на Овечью улицу и постучал в дверь старого каменного дома с соломенной крышей, раскрашенной под черепицу. На втором этаже скрипнули рассохшиеся ставни, и хриплый голос неприветливо прокаркал в открывшуюся щель:

— Кого еще дьявол принес, на ночь глядя?

— Здесь живет Симон де Врис, бакалавр богословия? — спросил пикардиец.

— А тебе что за дело?

— Такое дело, что я его ищу.

— Много таких шляется вокруг и ищет, что ни попадя. У меня на каждого хватит помоев — и на твою долю хватит, если не уберешься!

— Да тебе стоит лишь рот раскрыть, чтобы загадить все вокруг, — нетерпеливо крикнул Ренье. — Эй, старая волынка! Где Симон де Врис?

— Где, где! В хлеву, в луже, в трактире, под хвостом у сатаны — ищи, где хочешь, а здесь его нет! — Ставни захлопнулись, напоследок осыпав пикардийца древесной трухой. Ренье с досадой пнул косяк. Вдруг дверь приоткрылась, и пышнотелая девица, высунувшись наружу, как опара из горшка, громко шепнула:

— Если господин ищет Симона, то он на верном пути. Симон ушел, но обязательно вернется, не сейчас, так к утру. — Она подмигнула пикардийцу и скрылась.

— Благослови Господь добрые сердца и пригожие мордочки, — пробормотал Ренье.

Предстояло ждать, и он подумал, не отправится ли ему в трактир у Намюрской заставы, чтобы скрасить ожидание. Но, не пройдя и половины пути туда, пикардиец услышал неровный стук деревянных башмаков и увидел человека, который, качаясь из стороны в сторону, брел ему навстречу. Некогда черная, а теперь расцвеченная всеми оттенками грязи мантия клоками свисала с его тощих плеч. Шляпы на нем не было, и всклокоченные волосы закрывали опухшее от пьянства лицо, из-под них при каждом вздохе вырывались свист и бульканье и летели брызги слюны. Тяжелый винный дух плыл вокруг прохожего, как облако. В двух шагах от пикардийца человек внезапно согнулся, точно циркуль, и уперся ладонями в стену ближайшего дома — его рвало.

Ренье остановился тоже и недоуменно поскреб в затылке. Что-то в пьянице показалось ему знакомым. Дождавшись, пока он закончит свое дело, Ренье промолвил:

— Господь с тобой, брат Симон.

Пьянчужка выпрямился и оттер рот.

— Кто это сказал? — спросил он, икая.

— Друг, — ответил пикардиец.

Симон потряс головой, и лицо его расплылось в жалобной гримасе.

— Нет у меня друзей, все меня бросили…

— Скажи лучше, ты поменял их на выпивку, — произнес пикардиец, взяв его под руку.

— И то правда, — подумав, согласился Симон. — Я променял всех, всех своих славных круглых дружков, красненьких, и беленьких, и даже одного желтого — пропил все, что у меня было… хоть было-то совсем немного. А заведутся еще — и их пропью. Жалеть тут не о чем. Эти друзья мне не верны и никогда не будут… А ты кто таков? — вдруг спросил он, остановив взгляд на Ренье.

Вместо ответа пикардиец вытянул вперед руку и провел пальцами по ладони до запястья. Симон де Врис сплюнул:

— Не тычь в меня своими лапами. У тебя, чертов брат, язык отсох, что ли? Отвечай, как человек, или убирайся обратно в ад, откуда ты явился…

— Хорошо же тебе выполоскало мозги, — заметил Ренье. — И память отшибло, как я погляжу. Ну же, вспоминай: я — Ренье де Брие, два года мы с тобой качались в одной лодке.

— А! — завопил вдруг Симон. — Я вспомнил, чертов брат! Ты — мертвец, потопивший наш корабль! С того света ты явился по мою душу? Тьфу-тьфу, святой Квентин, защити от зла! Оставь меня, дух нечистый! — Он рванулся прочь, но, запутавшись в собственных ногах, во весь рост растянулся на земле.

Ренье поднял его за шиворот и перекинул через плечо, словно мешок с трухой. Пьянчужка дернулся раз или два, потом глаза у него закатились, руки и ноги обвисли, и весь он обмяк, а Ренье, грузно печатая шаг, понес его к дому. Служанка открыла дверь сразу, и ее пышная грудь затряслась от еле сдерживаемого смеха:

— Говорила же, господин бакалавр вернется. И до утра ждать не пришлось.

— Verum, голубушка. А теперь покажи-ка, где ночует господин бакалавр, да принеси ведро воды. И больше я тебя не потревожу.

— А хоть бы и потревожили, — хихикнула она, искоса поглядев на него. — Я ведь не из тех, кто без дела мнет подушку.

Ренье шлепнул ее по выцветшей юбке:

— Веди, красотка. Будет время и для ночных песен, а сейчас помоги сгрузить этот дырявый бурдюк, пока его содержимое не изгадило мне одежду.

Продолжая хихикать, девица стала подниматься по лестнице, а Ренье с его ношей шел следом. Она распахнула перед ними чердачную дверь и убежала, на прощанье обласкав пикардийца улыбкой и взглядом.

Внутри все было заставлено разным хламом едва ли не под самую крышу: дырявые сундуки, стол без ножки, стулья, старая жаровня, корзины с торчащими прутьями, разбитые или треснувшие горшки — все было свалено, как попало, и заляпано птичьим пометом. Наверху на темных стропилах сидели важные голуби и, курлыча, раздували сизые зобы. У окна стояла низкая дубовая подставка для книг и валялись покрытые пылью бутылки. Тут же в углу лежал продавленный тюфяк, на который пикардиец свалил свою храпящую ношу.

— Кто назвал эту конуру убежищем астролога, пусть подавится собственными зубами, — брезгливо отряхнувшись, пробормотал он. — Однако до утра толку от пьянчуги не будет. Бог знает, будет ли толк вообще… Дьявол привел меня в эту дыру! Похоже, мой друг Симон теперь видит звезды только на дне стакана. Если окажется, что все напрасно, я вывешу его за ноги в окно — там ему самое место.

Ренье поглядел вокруг, но не увидел ничего, что дало бы ему надежду. Симон де Врис спал мертвецким сном, на тюфяке под ним медленно расплывалось мокрое пятно. Острый запах мочи ненадолго перебил застарелую вонь. Ренье отступил к окну и сел на пол, вытянув ноги. Подставка мешала ему — он взялся за нее, чтобы освободить себе место, и услышал, как внутри что-то зашуршало. Откинув заляпанную воском и жиром крышку, пикардиец увидел аккуратно сложенные квадрант и бронзовую астролябию, завернутые в холст свитки и связку книг с потертыми корешками: «Альмагест» и «Тетрабиблос» Птолемея, «Introductorium» Альбумасара, «Opus majus» Рождера Бэкона, «Книга астрономии» Бонатти и «Эфемериды» Региомонтана — подлинное богатство астролога.