Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри Страница 6

За что он получил пощечину, осталось для него загадкой навсегда.

— И более того, — напомнила Анна, — рассержен герцог Орлеанский!

Она ушла, громко хлопнув дверью. Вернулась в будуар, чтобы снова подкраситься, хотя и заявила, что ужинать не будет.

Мужчины же сошлись на том, что Анна принимает происшедшее слишком близко к сердцу, что это служит доказательством похвальной заботы о дочери, но, как заметил поставщик, может испортить цвет лица.

Итак, уже с полчаса Анна оставалась у себя, вновь перечитывая только что написанное письмо, когда вошедшая служанка осторожно — ибо слышала весь предыдущей "концерт" — сказала, что мадемуазель здесь.

— Здесь?

— Внизу, мадам.

— Хорошо, я спущусь, — ответила Анна удивительно мирным тоном.

Она уже успела успокоиться. Письмо её предназначалось Клер Лафонтен, её приятельнице, хозяйке небольшого пансиона для благородных девиц в Сен-Жермен-ен-Лент. И как она не вспомнила раньше? Отправив туда Жанну, на пару лет она обретет покой! Лишь бы у Клер было место!

Снова напудрившись, чтобы цвет лица не уступал Жанне, она выглянула в окно. Перед домом стоял небольшой серый экипаж на двух седоков. Мужчина в сером доставил багаж Жанны.

Спустившись вниз, Анна благосклонно кивнула седому толстяку, внесшему багаж, и прошла в столовую, откуда доносился довольно бодрый шум разговора. Мужчины, едва утершие уста и говорившие, ещё прожевывая последний кусок, сгрудились вокруг Жанны, по очереди обнимая её и тарахтя наперебой — все трое как родные отцы, подумала Анна, которая, отведя душу в письме, теперь все свои страхи переживала уже не так болезненно.

— Ну и что, — выкрикнула она уже с порога, сразу охладив пыл мужчин. Ну что, мадемуазель, вы кажется неплохо порезвились? Неблагодарная! Мы стольким жертвуем для вас, чтоб дать потом приличное положение в обществе, и что взамен?

Анна была намерена (и положение матери обязывало) испепелить дочь взглядом, а заодно и вздуть как следует, только увидев её, не сделала ни того, ни другого, и даже несколько расчувствовалась. Мадемуазель Беко в своем черном монашеском одеянии со смешным черным чепцом и в черных нитяных перчатках — и Анну это приятно поразило — была не более ослепительна, чем серая мышка. К тому же держала та себя с примерной скромностью, а опущенные ресницы скрывали виноватый взгляд!

— Исключена! — излишне патетично продолжила Анна. — Какой позор и для нас, и для вас, мадемуазель, и если есть в вас капля уважения к своей семье…

— Маменька, — вполголоса сказала Жанна, — кое-кто хотел бы с вами поговорить…

— Поговорить? Со мной?

— С вами.

— Но кто же?

Взгляд Анны пробежал по аскетическому профилю брата Анже, грубому красному лицу Рансона и одутловатой физиономии поставщика.

— Один из вас, месье, хотел мне что-то сказать? Я что, слишком строга?

— Да не они, а вот он, — тихонько шепнула Жанна, указывая на двери. А в них в учтивой позе, со шляпой в руке терпеливо стоял мужчина, доставивший багаж из монастыря Святого Сердца. Все повернулись к нему.

— Он? — удивленно спросила Анна. — У вас есть для меня что-нибудь от матери-настоятельницы?

— Нет, мадам, мне самому нужно сказать вам пару слов.

— Вам? Говорите же!

— Я бы хотел поговорить только с вами, мадам. И был бы очень обязан…

Анна взглянула на Жанну, потом на всех своих мужчин, словно желая взять их в свидетели, настолько странно обращаться к ней с такой просьбой, — но мужчины и так были поражены, а Жанна держалась весьма загадочно…

— Следуйте за мной, — приказала Анна и зашагала вперед, сопровождаемая шорохом бесчисленных юбок. Последовав за ней в салон, мужчина в сером сообщил:

— Я герцог Орлеанский, мадам!

По счастью Анна успела сесть в кресло до того, как от подобного известия у неё подломились ноги.

— О? Я не ослышалась?

Стоявший чуть ссутулившись мужчина, усмехаясь, крутил в руках шляпу.

— И вправду герцог Орлеанский? — спросила снова Анна, решив, что говорит с помешанным. Неужто сестры из монастыря Святого сердца берут на услужение подобных типов? — И не позвать ли ей на помощь? По правде говоря, тот человек не выглядел опасным. Пожалуй, лучше согласиться и поддакивать…

— Я слушаю вас, монсеньор герцог Орлеанский, — сказала она, начиная беспокоиться и спрашивая себя, сообразила ли её дочь, что ехала по Парижу в компании сумасшедшего.

— Мадам, — продолжил мужчина, — мать-настоятельница поручила мне сообщить вам о причинах, по которым она исключила вашу дочь.

"— Чем дальше, тем лучше", — в душе сказала себе Анна, а вслух произнесла:

— И что же это за причины?

— Сегодня утром она пыталась бежать. А я как раз был там и побеседовал с ней как протектор монастыря. Она очень способная девушка и изумительно играет Расина. Ни в коем случае не собираясь упрекать настоятельницу, боюсь все же, что у Жанны были основания желать покинуть обитель. Это не место, где она могла бы приобрести образование, хорошие манеры, светское воспитание и познания, достойные её ума и таланта. А посему, мадам, я как протектор этого монастыря и, следовательно, покровитель всех его воспитанниц, судьбой которых должен заниматься, решил, что позабочусь об образовании и воспитании вашей дочери и что позднее обеспечу ей надлежащее положение и благосостояние. Мадам, мне кажется, вы несколько удивлены?..

— Конечно, мсье!

Тон этого мужчины, его изысканная речь, звучавшая в ней спокойная уверенность, добрый, но твердый взгляд, уверенность в своей непогрешимости, в своем "божественном праве", все это заставило растерянную Анну подумать: "- Господи Боже, если это не герцог Орлеанский, то великий актер!"

— Поскольку она несовершеннолетняя, — невозмутимо продолжал тот, — и учитывая занимаемое мной положение, не может быть и речи, чтобы я лишил её родительской опеки, даже с самыми чистыми намерениями. Поэтому пусть Жанна останется у вас, но каждый день за ней будут присылать экипаж, и я смогу заботиться о ней ради её собственного блага!

Тут он сделал паузу.

— И, разумеется, с вашего согласия, мадам!

"— О Боже, Боже! — взмолилась про себя растерянная Анна, — что нужно говорить в подобном случае?"

И отвечала, жеманно хихикнув:

— О Господи, как мило с вашей стороны, монсеньор!

Ибо уже была убеждена, что перед ней монсеньор герцог.

Кружилась голова. "Как хорошо, что я опять накрасилась!" — подумала она. А когда герцог поцеловал ей руку, на миг представила себя в Версале. Но мы не в силах передать смятение в сердце матери, чье сердце билось изо всех сил, когда она словно во сне услышала, что герцогу совсем неудивительно (при этом вновь поцеловал её пальцы) отчего так хороша Жанна, раз у неё такая прелестная матушка. И простим Анне, что тут она подумала: "- Черт, было б мне на тридцать лет меньше, на её месте могла быть я!" Хотя бы потому, что сохранив остатки стыда, она закончила так: "- Какое счастье — быть воспитанницей герцога!"