Боб Хостетлер - Усыпальница Страница 6

— И ведь это сработало, — пробормотал Рэнд, провожая взглядом машину «скорой помощи», пока она не скрылась за холмом.

Он отер с лица пот и тяжело вздохнул. А ведь еще даже не полдень. Обернувшись к машине, Рэнд заметил, что израильские солдаты внимательно за ним наблюдают. Открыл дверь, но остановился.

На него смотрел один из солдат — тот самый, с которым он только что сцепился из-за мальчика.

— Мне нужно в Тальпиот, — сказал Рэнд как ни в чем не бывало.

Солдат сделал движение подбородком в сторону холма.

Рэнд посмотрел туда и увидел множество строительной техники на самой вершине. Сквозь завесу пыли виднелись и шевелящиеся фигурки людей. Дорога в том направлении была забита машинами.

Снова вздохнув, Рэнд оглядел местность. Сплошные скалы и камни. Объехать не получится, придется ждать.

— Могло быть и хуже, — сказал он без тени улыбки. — Но не настолько.

Кивнул солдату и сел в машину.

7

18 год от Р.Х.

Иерусалим, Верхний город

— Ты понимаешь, что Шимон[5], сын Хиллела, будет оставаться первосвященником до твоего посвящения в сан?

Уже немолодой и тучный Анна возлежал на низком ложе напротив своего зятя Каиафы, только что назначенного первосвященником. Они делили трапезу за низким круглым столом в изысканно убранном покое. Кроме них здесь был только слуга. Он стоял в дверях, откуда доносилось приятное дуновение ветерка из внутреннего двора.

Иосиф бар Каиафа вежливо и терпеливо кивнул, положив в рот крупную виноградину. На столе лежали фрукты и овощи, стояли разнообразные сосуды и кувшин с вином.

— Они зададут тебе два вопроса.

Каиафа раздавил виноградину зубами.

— Да, я знаю. Я присутствовал на посвящении в сан первосвященника.

— Тем не менее сейчас важно, как именно ты ответишь на вопросы.

— Совету все известно о моем отце и моем деде. Члены Синедриона знают, что имя моего предка Захарии значится в архивах Ешаны в Зиппориме. — Каиафа привел один из главных аргументов семьи в пользу того, что он достоин стать первосвященником Иудеи.

— Они обязательно спросят о телесных изъянах и тайных пороках.

Каиафа снова кивнул.

— Уверяю тебя, я всегда был весьма осторожен. Я не мог допустить, чтобы появилось даже малейшее основание отвергнуть мою кандидатуру по этой причине. «Ибо ревность по доме Твоем снедает меня».

Анна протянул руку за чашей с вином.

— Сам понимаешь, я не сомневаюсь в твоей чистоте с формальной точки зрения. Но нельзя беспечно относиться к мнению Совета по этому поводу. Ты должен обдумать каждое свое слово.

Каиафа вздохнул и улыбнулся.

— Вы можете не волноваться, отец мой. Когда я сказал: «Ревность по доме Твоем снедает меня», я не шутил. Я понимаю, что первосвященником меня сделал Рим…

— И отец твоей жены.

Каиафа кивнул.

— Да, а также бесконечные взятки и интриги. Но я не намерен оставаться первосвященником только для Рима. Я стану первосвященником иудеев и буду служить народу моему до последнего вздоха.

— Ты хочешь преуспеть в том, в чем я потерпел поражение? — спросил Анна, изучающе глядя на зятя.

— С твоей помощью — да.

— Ты так веришь в свои способности?

— Да, но не только в них. Я верую в Хашема и в Того, Кто грядет.

— Но ты не Он, — ответил Анна, усмехаясь.

— Да, — согласился Каиафа. — Но я первосвященник. И когда в Израиле будет восстановлена добродетель, Он приидет.

— И как ты собираешься этого добиться?

— Постепенно. Но добиваться начну сразу, как только буду посвящен в сан первосвященника и помазан перед Синедрионом.

— Помазан? — недоверчиво переспросил Анна.

Каиафа медленно кивнул.

Казалось, Анна был потрясен. Поворачивая чашу, он подбирал слова.

— Ты… назначенный первосвященник. Помазанного первосвященника не было… со времен до Пленения! Ты же знаешь, многие считают, что слово «помазанник» должно относиться лишь к Грядущему, к Мессии.

— Но сейчас должно быть именно так, — ответил Каиафа, подчеркивая каждое слово. — Только так может быть восстановлена добродетель.

Анна открыл рот и снова закрыл, не издав ни звука. Поставил чашу на стол и покачал головой.

— Совет не пойдет на это! Это безумие.

— Я уже говорил с большинством членов Синедриона. Они не станут возражать.

— Уж Шимон и Гамалиил наверняка…

— Они были первыми, с кем я говорил.

— А другие?

— Разногласий не будет, уверяю тебя. Голоса уже посчитаны.

— Но… кто же совершит обряд миропомазания? Не Ирод же! Ведь он идумей!

— Нет, не Ирод.

— Тогда кто же?

— Ты, — улыбнулся Каиафа.

8

Южный Иерусалим, Тальпиот

Рэнд припарковался рядом с забрызганным грязью самосвалом и вышел из машины, прикидывая, что с того момента, как «скорая» увезла мальчика, прошло около часа. Потрогал лоб — кровь засохла.

«Одно к одному, — подумал Рэнд, — ну и денек».

Сделав несколько шагов, он увидел девушку в военной форме — шортах и рубашке цвета хаки. Она стояла, сложив руки на груди, и смотрела на громыхающий гусеницами бульдозер на вершине холма. На ней был широкий армейский ремень с кобурой.

— Я прошу прощения, — обратился к ней Рэнд.

Девушка обернулась и пристально посмотрела на него.

«Ей лет двадцать шесть — двадцать семь», — прикинул Рэнд.

Порывшись в кармане рубашки, достал измятый листок бумаги.

— Я ищу старшего сержанта Шарона, — сказал он, старательно выговаривая «Шарон» вместо привычного английского «Шэроун». — Не подскажете, как мне его найти?

— Думаю, я смогу вам помочь, — ответила девушка по-английски с еле заметным акцентом. — Какое у вас дело к сержанту Шарону?

— Я профессор Рэндал Баллок, приехал, чтобы руководить раскопками. Если вы скажете, где найти сержанта, я не буду отнимать у вас время.

— Мы вас ждали. — Девушка сняла руки с груди и положила их на талию. — Думали, вы раньше появитесь.