Григорий Кроних - Неуловимые мстители. Конец банды Бурнаша Страница 6

Громогласные похвалы атамана Лютый принял спокойно, чуть заметная ухмылка победителя кривила его губы. Бурнаш решил показать, кто тут главный и потребовал организовать на деревенской площади митинг. Станичников собрали немного, митинг вышел жидким.

— Пан атаман! Защити! Коровка… коровка, — к автомобилю Бурнаша, с которого он выступал, подбежала немолодая крестьянка и упала на колени. — Атаман, последнюю коровку угнали! И что я делать, горемычная, буду…

— А ты что думала?! Дурья твоя башка! — громким голосом, чтоб все слышали, перебил ее Бурнаш. — Задаром твоя свобода завоевывается?.. Рожала детей, — показал он на женщину, — мучилась, а теперь новый мир рожает! И хочет без мук? — атаман сошел с подножки автомобиля и сказал тоном ниже, как ровне.

— А ты что, хочешь без мук, что ль?

— Так ведь детишки… Последняя коровка… последняя!

— Последняя, последняя, — передразнил атаман. — А знаешь ли ты, глупая женщина! Что сегодня у тебя одну корову взяли, а завтра, завтра десять вернут! — Бурнаш говорит громко, снова обращаясь к публике. Правильную политику атамана нужно разъяснить всем. Не себе же в карман он эту скотину реквизирует.

— Как десять? — удивилась крестьянка.

— А вот так! Так!.. Чьи были коровы? Чьи?.. Помещечьи, кулацкие! А теперь твои будут! — Бурнаш ткнул пальцем в окружающих его станичников. — Все: быки! Коровы! Куры! Свиньи! Все будут твои.

— Верни мне мою кормилицу! — снова заголосила баба.

— Ну-у… — атаман развел руки в бессилии перед сложившейся ситуацией. — Потерпи, сестра! Воротим, все воротим! — не забывая о публике, Гнат сделал общий успокаивающий жест… — Свободная женщина! — Бурнаш подошел к крестьянке, все стоящей на коленях, обнял и поцеловал в лоб. — Гражданка!

Удовлетворенный произведенным эффектом, ата ман вернулся в автомобиль и нажал на клаксон. Возница взмахнул вожжами, и экипаж тронулся в путь. Им затемно нужно было вернуться в Липатовскую. За машиной ехали знаменосец и небольшой отряд, чуть поодаль гарцевал Лютый. На собранных для митинга крестьян Сидор смотрел презрительно. Чего Бурнаш распинается перед ними? В руках атамана сила, власть, значит, и врать про десять возвращенных коров не обязательно. Приказать что надо — все сделают! А гавкнет кто — к стенке.

— …Но бурнашей слишком много, к тому же скоро ночь! — сказал Валерка.

— Вот именно, — подтвердил оба факта Данька.

— Ты что-то придумал?

— Яшка, ты сможешь сделать аркан? — спросил командир.

— Конечно, я же цыган, — отозвался тот. — Чем мы, по-твоему, коней ловим?

— Вот и займись. А ты, Валерка, в станицу пойдешь. Кто у нас там на окраине живет?

— Тетка Дарья, — сказала Ксанка. — Можно я с Валеркой пойду?

— Не стоит, — отказал Даниил. — Спросишь у тетки Дарьи простыни, там, белые тряпки. Скажешь: завтра вернем.

Валерка кивнул, сунул за пояс револьвер и растворился в наступающей тьме. Яшка присел поближе к костру и начал распутывать веревку.

— А я? — спросила Ксанка.

— Отдыхай пока, еще дела будут…

6

Грабеж станицы остановили только сумерки. Пожарища угасли, бандиты устали. А собранную скотину еще предстояло доставить в Липатовкую, где находилось основное войско атамана Бурнаша. Лютый распорядился отправить стадо сразу, у него, дескать, нет лишних хлопцев, чтобы навоз возить да коров караулить. Вот и выпало Савелию ехать со скотиной — эскортом. Главным был поставлен его старший сотоварищ Пасюк. Установили они для обороны на телеге пулемет, постелили сена и тронулись в путь. Телега катилась впереди, а сзади стадо подгоняли двое конных казаков. Их кони самостоятельно держались дороги, а бурнаши, следуя привычке, дремали, покачиваясь в седлах.

Станицу путешественники покинули уже в темноте. Ночь казалась кромешной, луна то и дело скрывалась в тучах. Пыльная дорожная колея едва выделялась на более темном фоне придорожной травы. Телега, скрипя, катилась вперед, коровы изредка мычали, не понимая, куда их гонят в ночь. Савелий, честно говоря, тоже не понимал, почему нельзя было дождаться утра. Скотина — не красная кавалерия, никуда не ускачет. А ехать между тем приходится через кладбище…

Пасюк улегся поудобнее на сено и, как на грех, завел свои обычные байки.

— Жил-был в станице косой кузнец. Не раненый, а от рождения увечный. А кто косой рыжий или сухорукий, тот обязательно ведьмак, и к бабке ходить не надо…

— Хороший нынче урожай будет, а, Пасюк? — самым непринужденным тоном спросил Савелий.

— И задумал тот косой кузнец жениться. Посватался к одной девке. Отец ее по имени Трофим сначала против был, а как услышал, что кузнец без приданого невесту возьмет, да еще приплатит, — обрадовался и отдал дочь с дорогой душой. Стали молодые жить, да только каждый вечер из кузни звук идет, словно плачет кто. Трофим о том узнал и решил туда наведаться. Жалко ему, вишь, дочку стало…

— Дождей нынче мало было, должно, все погорит, а, дядько?

— Как услыхал сам Трофим плач — весь холодный сделался. Вернулся домой, лег на сундук с богатством и помирать стал. На другую ночь уж и не хотел, а ноги его сами к проклятой кузне пошли. Так и повелось с той поры: днем на сундуке, а ночью у кузни торчит. Многие Трофима там видали. А дочь его, жена кузнеца, с лица тоже спала и стала словно чахоточная. Один кузнец, как жеребец, — веселый да здоровый.

Тут Савелий только душераздирающе вздохнул.

— Умерли Трофим с дочерью в один день. А Косой опять жениться задумал, неймется ему. Свататься начал. Ему один казак отказал — тут же глаза лишился — ячменем глаз заплыл. Видят, станичники — дело плохо: или без глазу останешься, иль без жизни. А у многих девки на выданье были. Собрались они, погутарили, да подняли косого кузнеца на вилы. Долго кузнец не помирал, корчился, что гадюка, но все-таки издох…

— Не пужал бы ты меня, батя, — попросил напарник, — и без того по кладбищу едем.

— За разговором и дорога короче, — ухмыльнулся Пасюк. — Значит, одумались потом казачки, отслужили панихиду да тут его и схоронили подле жены, все как положено по христианскому обряду. А на утро пришли, видят: могилка разрыта и гроб пустой. И с той поры кто не пройдет мимо этого проклятого кладбища — беда.

— Но люди-то ездят? — возразил Савелий.

— Так то днем. Другое дело.

— А как Петро ночью ездил?

— Ку-ку!

— Слыхал?

— Ку-ку!

— Слыхал?!

— Ага.

Жуткий скрип разнеся чуть не на все кладбище. Казаки оборотились на звук. На высоком могильном холме стоял гроб, крышка его со скрипом открылась, а внутри свеча горит!