Артур Дойл - Белый отряд Страница 6

– Я клирик, иду из Болье.

– Клирик? Учился в Оксфорде или Кембридже? А у тебя есть разрешение настоятеля просить милостыню? – Лицо у него было квадратной формы, суровое, взгляд – недоверчивый.

– Я из аббатства Болье и никогда не просил милостыни, – трепеща, но с достоинством ответил Аллен.

– Тем лучше для тебя. Ты знаешь, кто я такой?

– Нет, сэр, не знаю.

– Я закон! Я закон Англии и глашатай его величества короля Эдуарда Третьего!

Аллен учтиво поклонился представителю короля.

– Поистине вы вовремя подоспели, достопочтенный сэр! Еще одна минута, и эти негодяи убили бы меня.

– Но где же другой? – спросил человек в пурпурной мантии. – Этот – матрос с корабля «Святой Антоний», но с ним непременно должен быть негр, служивший там поваром. Мы давно их разыскиваем.

– Негр, завидя вас, убежал в лес, – сказал Аллен.

– Ну, далеко он не убежит, сэр бейлиф[12]. Наверняка подлец притаился где-нибудь под кустом, так как знает, что у наших лошадей по четыре ноги, а у него только две, – заметил один из сопровождавших представителя короля.

– В линию, дистанцией двадцать шагов, – скомандовал бейлиф Саутгемптона. – Марш в лес! Стреляйте в вереск, самому меткому – кувшин вина.

Предположения этих опытных в деле розыска людей оправдались как нельзя быстро. Негр действительно пробежал несколько сажен и притаился под сенью огромного куста, где его никто бы не нашел, если бы не красный шарф, который он, себе же на несчастье, повязал на голову. Лучники с криком бросились в его сторону, но беглец, рассчитывая на быстроту своих ног, помчался стремглав в низину. Однако пущенная ловкой рукой стрела одного из лучников взвилась в воздухе, засвистела и вонзилась в тело мошенника. Последний вскрикнул от боли, но продолжал бежать. Вдогонку ему полетела вторая стрела; тут негр, точно заяц, подпрыгнул в воздухе, отчаянно взмахнул руками и упал навзничь.

– Собаке – собачья смерть, – заметил бейлиф и вернулся со своими людьми ко второму разбойнику, который теперь лежал на земле со связанными руками и ногами.

– Ну-ка, Томас из Редриджа, – обратился он к одному из своих подчиненных, когда они подъехали к странной группе, состоявшей из Аллена, потрясенного только что увиденным, причитающей старухи и связанного по рукам и ногам разбойника. – Приготовь свой меч и покажи нам, как ты снимаешь головы у отъявленных разбойников.

– Постараюсь заслужить вашу похвалу, сэр, – ответил доблестный Томас, вынимая из ножен длинный и широкий меч.

– Пощадите, – завопил разбойник, – я во всем вам признаюсь. Действительно, мы с черным поваром служили на корабле, только не на «Святом Антонии», a нa «La Rose de Gloir»[13]. Вся наша вина заключается в том, что мы ограбили фландрских купцов, украли все их пряности, бархат и шелк.

– Твое признание тебя не спасет. Ты совершил преступление и умрешь как собака, – ответил мрачно бейлиф.

– Но, сэр, – вмешался в разговор бледный, как полотно, Аллен, – вы не имеете права без суда казнить человека.

– Юный клирик! – воскликнул, негодуя, судья. – Ты вмешиваешься не в свои дела!

Аллену ничего не оставалось, как поспешить ретироваться, чтобы не присутствовать при кровавой расправе. Но каким быстрым ни был его шаг, все-таки юноша не мог не услышать совершения казни. До него донесся сначала отчаянный крик человека, затем свист взмывшего в воздух меча и сухой, короткий хруст перерубленной кости. Минуту спустя Аллен вынужден был посторониться, чтобы пропустить мимо себя кавалькаду, спешившую обратно в Саутгемптон. Когда всадники проезжали мимо него, один из сопровождавших судью вытирал о гриву коня свой меч. При виде этого Аллен почувствовал подступившую дурноту, присел на придорожный камень и, закрыв лицо руками, разрыдался как ребенок. «Как ужасен мир, – подумал он. – Сложно сказать, кто страшнее – нарушители закона или его защитники».

V. В «Пестром кречете» собирается странная компания

Наш юный путник быстро шагал по дороге, напрягая все свои молодые силы, чтобы закончить путешествие до наступления ночи, однако нарастающая боль в ногах и усталость от непривычно долгого путешествия заставили его остановиться возле небольшого трактира на окраине Линдхерста. Ночь уже вступила в свои права. По временам бледный месяц робко выглядывал из-за быстро несущихся облаков и освещал дорогу, покрытую ночным мраком. Красноватый свет двух факелов у дверей трактира ярко освещал вход в этот невзрачный на вид дом с громадными щелями, через которые пробивался свет. Из окна торчала длинная жердь с подвязанным на ней пучком зелени – знак того, что в этом заведении подают спиртные напитки. Странный контраст составляли убогость дома и деревянные, искусно расписанные щиты с геральдическими знаками, что были прибиты под карнизом.

Увиденное говорило Аллену, что здесь он может рассчитывать на гостеприимство и дать отдых своим онемевшим членам. Из полуоткрытой двери до слуха Аллена доносились голоса: очевидно, посетители харчевни уже наслаждались приятным отдыхом среди шумной беседы за стаканом доброго старого вина, а раскаты громкого смеха, который покрывал гул голосов, доказывали, что в кабачке не пренебрегают горячительными напитками.

Аллен нерешительно встал перед дверьми трактира: с одной стороны, желание поскорее дать отдых уставшим ногам и утолить мучивший его голод склоняло его к тому, чтобы воспользоваться пристанищем, а с другой – робость, свойственная его возрасту и неизбежная при том затворническом образе жизни, на который он был обречен завещанием отца, мешала ему сразу привести в исполнение свое невинное намерение, тем более что до Минстеда, поместья его брата, оставалось всего несколько миль.

«Но вопрос в том, – рассуждал юноша, – как меня встретит брат, которого я совершенно не знаю и который пользуется дурной репутацией. Могу ли я рассчитывать на гостеприимство столь сурового человека, да еще в такой поздний час?»

Взрывы грубого хохота, донесшиеся из полуоткрытой двери «Пестрого кречета» – так назывался трактир, – не придали решительности Аллену, но он, оправдывая себя тем, что дом этот одинаково доступен для всех желающих найти в нем временный приют, толкнул дверь и уверенно вошел. Над открытым пылающим очагом, распространявшим вокруг себя клубы дыма, булькал огромный котел, еще более возбудив аппетит юноши; вокруг очага в самых разнообразных позах расположилось около двенадцати человек, которые встретили нашего юного клирика дружным гоготом. Аллен в недоумении остановился, вглядываясь сквозь дымовую завесу и не понимая, что послужило поводом для такой странной встречи со стороны совершенно незнакомых ему людей. Пока он стоял с широко раскрытыми глазами посреди комнаты, какой-то горлан громче всех потребовал у хозяйки хмельного меду, чтобы достойным образом приветствовать нового гостя и, конечно, за его счет. Другой, с пьяной рожей, не менее нахально требовал того же, упрекая хозяйку в том, что она не заботится о соблюдении старинного обычая «Пестрого кречета».

Госпожа Элиза, хозяйка веселого кабачка, едва успевала наполнять стаканы гостей пивом, медом или вином, сообразно вкусам каждого из них, и, видя недоумение молодого посетителя, стала объяснять ему, что это старинный обычай «Пестрого кречета» – пить за здоровье последнего гостя и за его счет.

– Согласны ли вы, молодой сэр, поддержать его? – обратилась к нему хозяйка.

– С большим удовольствием, добрая госпожа, – ответил Аллен, – но я могу предложить за угощение всего лишь два пенса, мой кошелек, к сожалению, совсем тощ.

– Сказано честно и прямо, мой скромный монашек! – услыхал вдруг Аллен чей-то густой бас и почувствовал на своем плече тяжелую руку.

Быстро оглянувшись, он, к немалому изумлению, узнал Джона Гордля.

– Клянусь вечным спасением моей души, аббатство Болье потеряло двух лучших людей. Теперь там остался единственный человек, похожий на живого, – аббат, хотя я его недолюбливаю, а он меня, но кровь у него горячая. А прочие – кто они?

В порыве негодования пьяный Джон продолжал:

– В течение двух месяцев моего пребывания в монастыре я слишком хорошо узнал их серую жизнь и никогда не соглашусь вернуться к ним. Ты себе и представить не можешь, как я рад, что наконец-то мне удалось вырваться от них, хотя и не совсем почетным образом.

– Но зачем же тогда вы пошли туда? – недоуменно спросил Аллен.

– Мой милый мальчик, все дело в том, что я был глуп, как баран, и не мог отличить зерно от плевел; к тому же меня отвергла особа по имени Маржери Олспи, в которую я влюбился до умопомрачения; вот, господа, почему ваш покорный слуга очутился за этими проклятыми стенами.

В это время хозяйка поставила поднос, уставленный стаканами и кубками, наполненными медом и искрившимся вином, а миловидная девушка, очевидно прислужница, внесла за ней блюдо, распространявшее по всей комнате соблазнительный запах.