Игра с Годуновым - Дарья Плещеева Страница 6

сухим вареньем из ягод, как его делают поляки. Внизу, на поварне, держали наготове богатую рыбную калью, чтобы при нужде сразу подать ее горячую на стол, да с хорошим хлебом и с мисками икры на закуску. На краю плиты держали также тельное из рыбы и карасей в сметане, казанок с сорочинским пшеном, вздели на вертелы куриные тушки – чтобы при знаке из покоев наскоро приготовить куря верченое.

Сорочка, пестро расшитая, в шелковом мешочке, лежала на аналое, поверх раскрытой книги – книга предназначалась для гостей, пусть думают, что боярин Годунов на досуге читать изволит.

Годунов знал, о чем будет просить гость, и надеялся, что сумеет отказать мягко и ласково.

В сенях сидели на лавке молодые челядинцы – те, что на посылках, и скуки ради играли потихоньку в зернь. Явление гостя их даже обрадовало – он, взбежав на высокое крыльцо и пройдя известными ему переходами, скинул им на руки волчью шубу, крытую синим сукном, а они, как велел боярин, всем видом показали, сколь боярский дом гостеприимен.

Лисьей шапки гость не снял. Так в ней и вошел. Это показалось странно: да какого же вежества ожидать от степняка, да еще магометанской веры?

Гость был молод – по мнению Бориса Федоровича, не более двадцати трех лет. Годунов помнил, как его, парнишку-пленника, привезли в Москву из Сибири вместе с пленницами его рода. Это было ценное приобретение – хотя Годунов тогда больше беспокоился о том, что будет на западной границе, чуть меньше – о том, как сибирские казаки гоняют уже почти не опасного хана Кучума, но любопытствовал и о делах степняков.

По степи пролегал путь в Бухару и Самарканд, и даже далее – путь в Китай.

Парнишка был из потомков славного Чингисхана, а это и для московских князей, чванящихся высокородством, много значило. Дед его – потомок Чингисхана Шигай, хан у киргиз-кайсаков, отец – славный воин Ондан-султан, носивший прозвище Узын-ук – Длиннострелый. Брат его, родной дядюшка парнишки, – Тауекель-хан. Такой пленник мог пригодиться в хозяйстве, и потому ему вместе с его семьей назначили тогда хорошее содержание. Вскоре Борис Федорович узнал от боярской и княжеской молодежи, с которой пленник выезжал охотиться, что он телом крепок и разумом быстр, что доблестен и в погоне за добычей неутомим. Да и Длиннострелый, как его батюшка.

Годунов отправил его воевать со шведами и увидел, каков он в деле. Это было даже удивительно, однако грех не воспользоваться способностями юноши. Сам боярин в воеводы не годился – прекрасно это сознавал. Он предпочитал не воевать, а договариваться. Но бывают случаи, когда переговоры бесполезны. Был только один способ вернуть потерянные в минувшей войне со шведами города Ям, Копорье, а особенно был необходим город Нарва – он давал выход к морю.

Рядом с боярскими детьми и княжатами молодой киргиз-кайсак был как персидский аргамак рядом с возниками, годными только в оглобли. Что такое бой – он знал не понаслышке, к тому же рядом был его воспитатель, растивший его для побед и мудрого правления своим народом. Дав ему под начало татарскую конницу, Годунов увидел, что юноша на многое способен, умеет повести за собой, знает толк в расстановке сил; видать, научился, живя при хане Кучуме, у которого, статочно, служили и китайцы – из тех, что сведущи в военном деле. Такого бойца следовало сделать воеводой и приблизить к себе – так рассудил Годунов, – такой воевода необходим. Он не связан родством ни с кем на Москве, он вряд ли впутается в заговор, а защищать будет того, из чьих рук кормится…

– Добро пожаловать! – сказал гостю боярин, сам пошел навстречу, чтобы даже приобнять воеводу – слегка, по-отечески.

Звали гостя – Ораз-Мухаммад, на русский лад – Оразом Ондановичем. Он прибыл с малой свитой верхом – нехорошо жигиту кататься в санях, когда есть кони. Свита осталась внизу.

Это был юноша, чье лицо безмолвно говорило о древней и благородной крови. Тонкие черные брови вразлет отчего-то наводили на мысль о стремительной и хищной птице. Глаза, не столь узкие, как у знакомых боярину степняков, и лицо, не столь широкое, и черные усы – тоже тонкие, обрамлявшие небольшой рот и спускавшиеся чуть ниже уголков губ, и черная бородка, совсем короткая, подчеркивавшая очертания чуть впалых щек, – все это вместе заставило однажды боярыню Годунову, впервые увидевшую Ораз-Мухаммада, прошептать:

– Ишь, девичья погибель…

Он был одет на свой, на степной лад: на замшевый бешмет нашиты золотистые узоры, к поясу прицеплены кошель, нож в ножнах и серебряная пороховница, сам пояс украшен золотыми накладками – крылатыми конями-тулпарами, широкие порты заправлены в покрытые богатой вышивкой сапоги. Войдя, Ораз-Мухаммад снял с головы лисий малахай и поклонился. Затем огляделся, увидел у стены лавку с богатым суконным полавочником и положил свой малахай, как показалось Годунову, – совершив перед шапкой поклон.

– Отменную лису ты добыл, Ораз Онданович, – сказал Годунов. – На Москве тебе шапку шили или свои умельцы есть?

– Не шапка, тымак. Тымак моего отца.

Годунов был сообразителен: коли гость прибыл в отцовской шапке – стало быть, гостевание для него много значит. Но надо было соблюсти обычай вежества.

– Каково поживает матушка твоя, Алтын-ханум? Каково поживают сестрицы?

– Благодарение Аллаху, все здоровы.

– А бабка, Ази-ханум?

– Ази-ханум бодра и полна сил.

Тот, кого Годунов приставил соглядатаем к Ораз-Мухаммаду, исправно доносил, что бабка, невзирая на почтенные годы, во все сует нос и внук очень с ней считается. Видно, она была из тех киргиз-кайсацких женщин, что могли выехать в сражение наравне с мужчинами, метко стреляя из лука и разя саблей. О повадках степнячек, которые носят порты на мужской лад и способны целый день не сходить с коня, Годунов был наслышан.

Был при Ораз-Мухаммаде человек, с которым боярин охотно бы потолковал, – Кадыр-Али Жалаири, человек ученый, попавший в плен вместе с юношей, которого сам с тринадцати лет воспитывал, и привезенный в Москву. Годунов встречался с ним, задавал через толмачей вопросы и при этом чувствовал себя ниже этого пленника. Но это было давно, вскоре после того, как пленников доставили в Москву. Годунову было любопытно – что это за человек, служивший визирем у хана Кучума, потом успевший сбежать в