Уилбур Смит - Ярость Страница 6

Запечатывая ответ, он прошептал:

– Вам пришлось бы прибить мне ноги к земле, чтобы удержать.

В своем зеленом спортивном «ягуаре-СС» Шаса проехал в массивные белые ворота Вельтевредена. Фронтон ворот был создан в 1790 году Антоном Анрейтом, архитектором и скульптором Голландской Ост-Индской компании. Это замечательное произведение искусства служило достойным входом в поместье.

С тех пор как Сантэн передала поместье сыну, а сама поселилась с Блэйном Малкомсом по другую сторону гор Констанция-Берг, Шаса относился к Вельтевредену с такой же заботой и любовью, как она. Название означало по-голландски «всем довольный», и именно так чувствовал себя Шаса, когда заставил «ягуар» почти ползти, чтобы не запылить виноградные лозы по обеим сторонам дороги.

Сбор урожая был в полном разгаре, и яркие пятна – головы женщин, работающих на виноградниках, – соперничали с красно-золотой листвой. Когда Шаса проезжал мимо, женщины распрямлялись, улыбались и махали руками. Мужчины, согнувшиеся под тяжестью переполненных гроздьями корзин, тоже улыбались.

Юный Шон посреди поля вел один из фургонов; он заставлял тянувших повозку лошадей идти медленно, не опережая сборщиц. Фургон был завален спелыми гроздьями, сверкавшими, как рубины, в тех местах, где с ягод стерлась цветочная пыльца.

Увидев отца, Шон бросил повод возчику, который ненавязчиво присматривал за ним, спрыгнул с фургона и побежал между рядами лоз наперерез зеленому «ягуару». Ему было всего одиннадцать, но он был очень рослым для своих лет. От матери он унаследовал чистую, блестящую кожу, а от отца красивые черты, а также крепкие ноги, и бежал он, как антилопа, пружинисто и быстро. Глядя на сына, Шаса чувствовал, что его сердце вот-вот разорвется от гордости.

Шон распахнул пассажирскую дверцу «ягуара», плюхнулся на сиденье и неожиданно вновь обрел достоинство.

– Добрый вечер, папа, – сказал он. Шаса обнял его за плечи и прижал к себе.

– Привет, парень. Как сегодня дела?

Они миновали виноградник и конюшни, и Шаса поставил машину в бывшем амбаре, где держал коллекцию из дюжины классических автомобилей старых марок. «Ягуар» ему подарила Сантэн, и он ценил его даже выше «роллс-ройса» модели «Фантом-I» 1928 года, с хуперовским [7]кузовом, рядом с которым сейчас остановился.

Остальные дети увидели отца через окна детской и бросились к нему по лужайке. Впереди мчался младший сын Майкл, за ним, в пяти футах, средний – Гаррик. Их разделяло меньше года. Майкл, мечтательный, спокойный девятилетний мальчик, мог на долгие часы погрузиться в «Остров сокровищ» или целый день провести за акварелями, забыв обо всем. Шаса обнял его так же страстно, как старшего, и тут подбежал Гаррик, дыша сипло из-за астмы, бледный, худой, с торчащими вихрами.

– Добрый день, папа.

«Экий недотепа, – подумал Шаса, – и откуда у него эта астма и заикание?»

– Привет, Гаррик.

Шаса никогда не называл его «сын», или «мой мальчик», или «парень», как двоих других сыновей. Мальчик оставался для него всегда просто «Гарриком». Он легко потрепал сына по голове. Ему никогда и в голову не приходило обнять этого ребенка: мальчишке уже десять, а он все еще мочится в постель.

И Шаса с облегчением повернулся к дочери.

– Иди сюда, мой ангел, иди к папе!

Она бросилась к нему в объятия, завизжала от восторга, когда Шаса высоко подбросил ее, потом обхватила руками его шею и осыпала лицо влажными, теплыми поцелуями.

– Чего хочет сейчас мой ангел? – спросил Шаса, не опуская ее на землю.

– Хочу вейхом! – объявила Изабелла; она уже была в новых брюках для верховой езды.

– Значит, поедем вейхом, – согласился Шаса. Когда Тара обвиняла его в том, что он поощряет ее детскую речь, Шаса возражал: «Она еще совсем ребенок».

– Эта расчетливая маленькая лиса знает, как обвести тебя вокруг пальца, а ты и рад.

Он посадил дочь на плечо, и та уселась ему на шею, вцепилась для надежности ему в волосы и принялась подпрыгивать и распевать:

– Я люблю папочку!

– Пошли все, – приказал Шаса. – Перед ужином поездим вейхом.

Шон, уже слишком крупный и взрослый, чтобы идти за руку, тем не менее ревниво шагал справа от Шасы; Майкл беззастенчиво вцепился в левую руку Шасы, а Гаррик шел в пяти шагах позади, восторженно глядя на отца.

– Я сегодня первый по арифметике, папа, – сказал он, но в шуме и смехе Шаса его не услышал.

Конюхи уже оседлали лошадей: вечерняя прогулка верхом стала семейной традицией. В помещении для упряжи Шаса сбросил городские туфли и поменял их на старые начищенные сапоги для верховой езды, потом посадил Изабеллу на спину толстой, маленькой пегой шотландки. Сел на своего жеребца и взял у конюха повод Изабеллиной лошадки.

– Отряд, вперед быстрым шагом марш! – отдал он кавалерийскую команду и поднял руку над головой, от чего Изабелла всегда начинала смеяться, и они поскакали со двора.

Сделали привычный круг по поместью, останавливаясь поговорить с черными десятниками и обмениваясь приветствиями с рабочими, которые возвращались домой с виноградников. Шон, сидя в седле прямо, с важным видом, по-взрослому обсуждал с отцом урожай винограда; потом Изабелла, чувствуя, что о ней забыли, вмешалась, и Шаса сразу наклонился и стал почтительно слушать, что она ему говорит.

Мальчики, как всегда, закончили прогулку бешеной скачкой через поле для поло до самых конюшен. Шон, который ездил, как кентавр, намного опередил остальных, Майкл был слишком мягок, чтобы пользоваться хлыстом, а Гаррик неловко подпрыгивал в седле. Несмотря на уроки Шасы, посадка у него оставалась ужасной, ступни и локти торчали под необычными углами.

«Сидит, как куль с картошкой», – раздраженно думал Шаса, спокойно двигаясь за мальчиками и ведя в поводу пони Изабеллы. Шаса, игрок международного класса в поло, воспринимал плохую посадку среднего сына как личное оскорбление.

Когда они вернулись, Тара на кухне присматривала за последними приготовлениями к ужину. Подняв голову, она небрежно поздоровалась с Шасой.

– Хорошо прошел день?

На ней были отвратительные, застиранные хлопчатобумажные брюки, которые Шаса терпеть не мог. Он любил женственных женщин.

– Неплохо, – ответил он, пытаясь высвободиться от Изабеллы, которая крепко держалась за его шею. Освободился и передал няньке.

– У нас к ужину будет двенадцать человек.

Тара снова повернулась к малайскому повару, который почтительно ждал рядом.

– Двенадцать? – резко спросил Шаса.