Анатолий Кулемин - На грани апокалипсиса Страница 6

– Пусть это личное дело пока полежит у меня. Я вам верну его позже, – Сталин неторопливо завязал тесемки на личном деле Озерова. – С этой минуты, товарищ Меркулов, оно должно храниться отдельно от всех. С этой минуты, кто такой Сергей Александрович Озеров, где и с какой задачей он находится, будем знать только вы и я. Даже для начальника разведки и для его куратора пусть он будет… ну, скажем, Морозов Владимир Алексеевич. И еще, – секунду помолчав, заметил Сталин, – я думаю, не стоит товарища Судоплатова посвящать в проведение этой операции. У него свой, не менее важный и не менее ответственный участок работы, которому мы придаем особое значение[1]. Не будем мешать ему в этом. Для всех же остальных, – продолжил прерванную мысль Сталин, – товарищ Озеров пусть будет просто товарищ Иванов.

– И для товарища Берии – тоже?

– Я же сказал: для всех. И для товарища Берии, и для товарища Абакумова – тоже. В нужный момент они помогут нам переправить товарища Иванова к немцам. Только в этом будет состоять их участие в этой операции. И это не потому, что я им не доверяю. Это люди многократно проверенные, им я доверяю всецело. Я не знаю тех, кто придет после них.

Сталин посмотрел на Меркулова с такой многозначительностью, что у того выступила на лбу испарина: нарком почувствовал, что последняя фраза в полной мере относится и к нему. Справившись с секундным замешательством и придав своему голосу более или менее уверенную интонацию, Меркулов все же спросил:

– А почему именно Морозов, товарищ Сталин?

Сталин чуть лукаво улыбнулся, и в глубине его желтоватых зрачков Меркулов заметил озорную искру; от той напряженности, которая секунду назад сковала наркома, не осталось и следа.

– У наших западных союзников Советский Союз ассоциируется прежде всего со знаменитыми русскими морозами, – ответил Сталин. – Морозы и в сорок первом году, когда немцы стояли под Москвой, оказали нам неоценимую помощь. Помните, какие морозы стояли в ту зиму?

– Помню, товарищ Сталин, – с облегчением улыбнулся нарком.

Уже в самом конце этой встречи Сталин вдруг спросил:

– У него есть дети? В личном деле об этом ничего не сказано.

– Нет, товарищ Сталин. Озеров женился перед самой своей отправкой на фронт. Решили подождать до конца войны, так он это объяснил.

Сталин опять помрачнел, долго молчал, потом тихо сказал:

– Плохо, если у человека нет детей, но в данном случае, я считаю, – этот поступок оправдан. Идите, товарищ Меркулов. Сегодняшней нашей встречей я остался доволен.

После того как Меркулов уехал, Сталин ушел в свой кабинет и в свете настольной лампы еще долго сидел и вычерчивал на листе замысловатые фигуры, прежде чем положил перед собой папку с документами. Это были материалы, подготовленные к предстоящей Крымской конференции глав государств антигитлеровской коалиции – СССР, США и Великобритании, – которая была намечена на начало февраля и должна была состояться в Ялте.

Глава 2

Луч карманного фонаря был довольно слабым, но его вполне хватало для того, чтобы командир взвода первого батальона 1008‑го стрелкового полка 266‑й стрелковой дивизии лейтенант Младенов – именно он шел впереди – мог уверенно вести свою группу по этому подземному лабиринту берлинских коммуникаций.

Накануне, 29 апреля, во время штурма городской ратуши в подвале одного из прилегающих к ней зданий на Кенигштрассе личным составом взвода лейтенанта Младенова был обнаружен вход в эти старинные коммуникации; по этим ходам после ожесточенного сопротивления пытались скрыться (и многим это удалось сделать) оборонявшие ратушу гитлеровцы.

Поначалу – после взятия ратуши и прилегающей к ней территории – по предложению начальника контрразведки полка во избежание проникновения в наш тыл немцев было принято решение эти подземелья взорвать. Однако после проведенной разведки силами все того же взвода Младенова совместно с разведчиками из разведроты капитана Ильюшенко, и после того как были обнаружены два выхода на поверхность, находившиеся на другом берегу Шпрее в подвалах полуразрушенных зданий, по настоянию начальника войсковой разведки полка приказ об уничтожении подземных галерей был отменен. Эти подземные коммуникации были удобны и для подразделений Красной армии: центральная часть города была еще в руках противника, и ее штурм был впереди.

Сейчас, для выполнения задания, суть которого заключалась в обеспечении скрытой переброски объекта на территорию, находящуюся еще в руках немецких войск, эти подземные галереи пригодились.

…Следом за лейтенантом шли три бойца из его взвода, за ними – начальник войсковой разведки полка майор Груздев и сотрудник контрразведки дивизии подполковник Зинченко, далее… Далее шел тот, ради кого и была организована вся эта операция, тот, настоящее имя которого – кроме Верховного – знал только один человек – нарком госбезопасности Меркулов. За подполковником Зинченко шел молодой человек двадцати пяти лет в форме офицера вермахта.

То, что он был в форме офицера, можно было определить лишь по петлицам, которые были видны в расстегнутом вороте сильно потрепанного, порванного в нескольких местах комбинезона темного серо-зеленого цвета. Ни погон, ни других знаков отличия видно не было. Даже на голове у него была не фуражка, а солдатская каска, затянутая в тряпичный маскировочный чехол. Через плечо офицера был перекинут «шмайсер», на ремне – подсумок с рожками-обоймами к автомату, кобура с пистолетом и кинжал в ножнах, рукоятка такого же кинжала торчала из голенища сапога. Две ручные гранаты с длинными рукоятями были заткнуты под ремень со спины.

Он и был тем самым «объектом», который должны были скрытно переправить к немцам. Кем был этот молчаливый молодой человек, прибывший в Берлин из Москвы в сопровождении человека в форме полковника авиации, и почему его переброске придавалось такое большое значение, ни подполковник Зинченко, ни майор Груздев, ни уж тем более другие участники этой операции не знали. Каждый из них исполнял лишь ту роль, которая была ему отведена: подполковник Зинченко, к примеру, отвечал за переброску. Он, Зинченко, после того как увидел, что прежде чем поздороваться за руку с полковником авиации, сам командир полка сначала взял под козырек и сдержанно произнес: «Здравия желаю, товарищ… полковник», мог лишь предполагать о том, кем был в действительности этот «полковник авиации», лишь догадываться о тех причинах, которые обусловливали важность и секретность порученного ему дела. И обращение к человеку в форме офицера вермахта – «товарищ Иванов» – всех, включая и сопровождающего его полковника авиации, говорило о многом…