Сергей Шведов - Поверженный Рим Страница 6

– А сколько стоит голова Гвидона? – полюбопытствовал провинциал.

– Пока она стоит вчетверо меньше, чем голова императора, но все еще может измениться, Андрогаст.

Глава 2 Болезнь Феодосия

Кого Пордака не ожидал встретить в Сирмии, так это своего давнего знакомого высокородного Лупициана. Бывший комит, потерпевший два года назад жесточайшее поражение от вестготов Придияра Гаста и приговоренный за свою роковую ошибку к смерти императором Валентом, ныне пребывал в плачевном состоянии. Конечно, судьба обошлась с даровитым полководцем немилосердно, но это еще не повод, чтобы хватать Пордаку за горло. Бермяте и Коташу с трудом удалось оторвать комита от нотария и скрутить Лупициану руки за спиной. Хорошо еще, что в раннюю пору в харчевне было мало посетителей, и инцидент не привлек к себе внимания.

– Где моя доля, Пордака? – прохрипел Лупициан, захлебываясь вином, которое сердобольный Коташ влил в его горло.

– Там же, где и моя, – криво усмехнулся Пордака, с трудом обретая утерянное в смертельной схватке дыхание. – У магистра Фронелия и его даровитых приятелей. Нас обвели вокруг пальца, высокородный Лупициан, чего уж теперь.

Комиту Лупициану, по прикидкам Пордаки, еще не исполнилось пятидесяти лет, а выглядел он на семьдесят. Судя по всему, жизнь в изгнании не показалась незадачливому полководцу медом. Он зарос бородой по самые ноздри и вообще опустился до такой степени, что никаких чувств, кроме брезгливой жалости, у окружающих не вызывал. Одет он был в грязные лохмотья. Немудрено, что Пордака не сразу узнал в нищем оборванце некогда блестящего и высокомерного патрикия.

– Мы с тобой еще легко отделались, высокородный Лупициан, – попробовал утешить бывшего комита нотарий. – А вот сиятельному Серпинию охота за сокровищами императора Прокопия стоила головы. И несчастная Целестина вновь стала вдовой.

– Стерва, – просипел Лупициан и, обернувшись к мечникам, попросил: – Отпустите меня.

Пордака щедрой рукой налил комиту вина в глиняную кружку, Бермята с Коташем отошли к стойке, так что Лупициан с Пордакой смогли наконец поговорить начистоту, не стесняясь чужих ушей.

– А ты, похоже, процветаешь, нотарий, – криво усмехнулся Лупициан, оглядев своего облаченного в шерстяной плащ приятеля.

– Я получил место в свите императора Феодосия, – поделился своей радостью Пордака. – И завтра мы покидаем Сирмий и отправляемся в Фессалонику.

– А почему не в Константинополь? – удивился комит.

– Потому что во Фракии и Мезии бесчинствуют варвары, вторая столица империи находится в осаде, и Феодосию придется затратить немало усилий, чтобы навести порядок в мятежных провинциях империи. Для этого ему потребуются преданные люди. Ты понимаешь, о чем я говорю, высокородный Лупициан?

– Нет, – хрипло ответил комит, пододвигая собеседнику опустевшую кружку.

– Я готов тебе помочь вернуться на службу империи, Лупициан, – понизил голос Пордака. – Если ты, конечно, пожелаешь.

– А приговор Валента?

– При чем тут Валент, – коротко хохотнул Пордака. – Кому сейчас интересны указы покойного императора. В конце концов, ты не единственный в империи комит, проигравший сражение варварам. Никто сейчас уже и не помнит о битве под Маркианаполем. Это всего лишь эпизод большой и кровавой войны. Ты знаком с высокородным Перразием?

– А это еще кто такой?

– Он был корректором в свите Валентиниана, а ныне, по воле Феодосия, стал комитом его агентов. Перразий человек сухой, черствый, но по-своему честный. Он вполне может замолвить за тебя словечко перед новым императором.

Лупициан смотрел на Пордаку с подозрением, и создавалось впечатление, что он ему не верил. А ведь Пордака, быть может, впервые в жизни собирался бескорыстно помочь человеку, попавшему в беду отчасти по его милости. Видимо, годы, проведенные в изгнании, отразились не только на облике комита, но и на его умственных способностях.

– Все еще можно вернуть, Лупициан, – подмигнул старому знакомому Пордака. – В том числе и конфискованные Валентом земли.

– Ладно, нотарий, – сказал дрогнувшим голосом комит. – Если ты мне поможешь, то я тебе этой услуги не забуду.

Пордака попал в свиту нового императора стараниями магистра пехоты Нанния и с согласия патрикия Руфина. Оба ждали от него честных и непредвзятых сведений обо всем, что будет происходить в окружении Феодосия. Разумеется, нотарий заверил и магистра, и патрикия, что сделает все от него зависящее, дабы оправдать их доверие. И собирался сдержать слово. Кроме того, Пордаке нужно было еще угодить Феодосию, и он буквально лез из кожи, дабы привлечь внимание нового императора. И, надо сказать, комит Лупициан пришелся в создавшейся ситуации как нельзя более кстати. Феодосий нуждался в военачальниках, а за спиной у Лупициана был опыт множества войн в Европе, Азии и Африке. Отмытый и принаряженный на деньги Пордаки комит одним махом взлетел на вершину власти и сумел до такой степени понравиться Феодосию, что еще до прибытия в Фессалонику был назначен магистром пехоты не сформированной пока армии. Ну и как водится в таких случаях с римскими патрикиями, Лупициан возгордился обретенным положением до такой степени, что стал покрикивать на своего благодетеля. Пордаке пришлось поставить задурившего Лупициана на место.

– Сбавь тон, сиятельный, – настоятельно посоветовал неблагодарному компаньону нотарий. – Сегодня ты магистр, а завтра червь земной. Пока мы утвердились только в Македонии. Между нами и Константинополем сорок тысяч варваров, вооруженных до зубов. А у Феодосия под рукой всего десять тысяч легионеров, одуревших от поражений и почти полностью деморализованных.

Надо отдать должное Лупициану, он внял совету умного человека и поубавил гонор. Видимо, страх перед новым падением взял верх над врожденным высокомерием. Римским патрикиям иногда просто необходимо хлебнуть горя по самые ноздри, пережитая опала делает их вменяемыми и готовыми к компромиссам людьми.

– Что ты предлагаешь? – спросил Лупициан у Пордаки.

Жители Фессалоники отнюдь не пришли в восторг, узнав, что новый император именно их город избрал для своей ставки. Город и без того испытывал трудности с продовольствием, а тут за его стены прихлынуло еще десять тысяч ртов, ни на что практически не пригодных, но с большими претензиями на чужой кошелек. И хотя император Феодосий строго-настрого запретил своим легионерам обижать обывателей, ссоры между горожанами и распустившимися от безначалия солдатами вспыхивали каждый день. Фессалоника была типичным провинциальным городом обширной империи, населенным представителями десятков племен, которые далеко не всегда мирно уживались друг с другом, а тут, извольте видеть, новая куча варваров, коих и легионерами-то можно назвать чисто условно. Ну и как после этого фессалонцам не злобствовать против нового императора и не посылать на его голову проклятия на разных языках.