Ирина Цветкова - Скифская пектораль Страница 6

Самое главное, что хочу тебе сказать: ты весь в обидах, безустанно копаешься в каких-то воспоминаниях, что-то анализируешь в своём мозгу – брось это немедленно. Иначе этот груз не даст тебе двигаться вперёд. Ты навсегда останешься в прошлом, не узнав настоящего. Глядя только в прошлое, тебе не увидеть будущего.

Тебе надо учиться. При деньгах твоего отца и моих ты мог бы выбрать любой университет мира, однако ты не имел никаких намерений в этом направлении, а потому я понял, что ты несерьёзен. Не желая учиться, ты показал, что не сможешь вести дела моей компании, а это опять аргумент в пользу моего решения не оставлять тебе наследства – ты просто не сможешь им разумно распорядиться…»

Далее следовал ещё ряд нравоучений, которые Энрике просто не стал читать. Слова деда поразили его в самое больное место. Он приехал в Испанию вовсе не ради богатого наследства, он хотел быть испанцем, хотел быть одним из Лурдесов, хотел почувствовать общность семьи, а его снова неправильно поняли и снова обвинили в том, о чём он и не помышлял.

Энрике вернулся на туманный Альбион. Он не был в восторге от своего возвращения, так как ожидал, что всё опять пойдёт по-прежнему. В какой-то мере это было так, но следовало учесть и то, что Энрике вернулся повзрослевшим, умудрённым некоторым жизненным опытом. Он стал старше. Он научился жизненные разочарования компенсировать любовными победами, обиды топить в вине, а комплекс неполноценности побеждать за игральным столом. И всё это он делал легко, игриво, поверхностно.

Отец настоял на том, чтобы Энрике учился. Для грамотного ведения дел семьи нужно было изучать финансы. Энрике хватило на один семестр. Он понял, что экономические науки так далеки от него, что ему никогда не осилить. Он перестал ходить в университет и продолжил более приятное времяпрепровождение. В обществе доступных девиц он чувствовал себя гораздо увереннее, чем в университетской аудитории. На фоне эрудированных однокурсников он выглядел довольно бледно, он чувствовал себя ничтожеством, и все подростковые комплексы тут же возвращались к нему. С девочками же он был королём. Правда, он никогда не задумывался, что именно их очаровывает в нём: он сам или то, что он – сын лорда Норфолка. Очевидно, всё же над ним, словно ореол, витал запах денег и женский пол слетался на него со всех сторон. Все хотели заполучить отпрыска древнего рода Норфолков. Одна дурёха даже заявила, что беременна от него и пригрозила устроить публичный скандал, если он не женится. Он обсмеял её и, утешившись с другой, забыл о ней. Она выбросилась с 7-го этажа. История попала в газеты. Её представили как невинного птенчика, попавшего в лапы безжалостному чудовищу Энрике.

Старый лорд узнал обо всём из газет. Негодованию его не было предела.

– Ты преступил все границы человечности и порядочности! – заявил он Энрике. – Для твоих поступков нет оправдания! Я устал от твоих выходок! Ты бездельник и шалопай!

Сэр Чарльз нервно расхаживал по кабинету. Эмоции распирали его, он едва сдерживал себя, чтобы не дать им выход – иначе он просто убил бы сына прямо тут, у себя в кабинете.

– Ты мог бы учиться в Итоне [1]! Но я не хочу краснеть за тебя. Ты с младых ногтей создал себе отвратительную репутацию и нисколько этим не смущаешься! Там учатся мальчики из приличных семей и преподают уважаемые люди, ты в два счёта опозорил бы семью перед ними. Там учатся сыновья моих коллег, и все они удивляются, почему я не отдал туда своего младшего сына. А потому, что мой сын не может находиться среди достойных людей! Мой сын – негодяй!

Лорд в гневе потрясал утренними газетами.

– Неужели я дожил до того, что мою фамилию склоняют в скандальной хронике?! И это сейчас, когда я стал лорд-канцлером!

– Отец, с каких пор ты начал читать жёлтую прессу?

– Не сметь! Не сметь!! – лорд побагровел от ярости. Он явно терял контроль над собой.

– Отец, ты не понимаешь – всё было совсем иначе. Я не имею никакого отношения к этой беременности и к этой смерти!

– Молчать, мерзавец! Я не желаю больше слушать тебя! Я не желаю больше видеть тебя! Ты опозорил нашу семью, втоптал в грязь доброе имя Норфолков. Ты с детства рос диким отщепенцем, словно бурьян. Ты доставлял мне одни только неприятности. А теперь на тебе ещё и смерть бедной девочки! Как ты мог довести её до самоубийства?

Энрике попытался что-то сказать, но отец опередил его:

– Вон!! Вон из моего дома! Вон из моей жизни! Ты больше не сын мне! Я проклинаю тебя! Будь ты проклят и убирайся прочь отсюда! И никогда, слышишь, никогда больше не возвращайся сюда, даже после моей смерти. Я не оставлю тебе ничего. Я вычёркиваю тебя из своей жизни. У меня больше нет сына по имени Энрике! Пошёл прочь!

Энрике опомнился только на пирсе. Стояла звёздная ночь, от реки шёл холод, а у него не оказалось даже пиджака. Он совсем промёрз в своей белой рубашке. Он ещё не осознал, что потерял всё. Он только понимал, что теперь, когда ему хочется согреться в тёплой постели горячим какао с молоком, ему некуда идти. Нигде его не ждут. Огни, горящие в ночи – чужие огни. Потому что там его не ждут. И небо в звёздах над ним – чужое. Потому что оно не согреет его. Чужое, враждебное небо…

…Энрике поднял голову и оглянулся вокруг. Он обнаружил, что давно съехал с трассы и стоял на обочине. Более того, оказывается, он рыдал от воспоминаний, уронив голову на руль. Он ещё некоторое время приходил в себя, а потом медленно тронулся с места. Он выехал на шоссе, набрал скорость. И вновь прошлое обступило его…

…У пирса стоял небольшой кораблик. С него доносились голоса. Кажется, они готовились к отплытию.

Энрике слушал плеск волн и пытался понять, что же всё-таки с ним произошло. Неужели это действительно было сегодня с ним – разъярённое лицо отца, гневные обвинения и позорное изгнание из родного дома. Энрике вновь и вновь перебирал в уме сегодняшний скандал – где была та грань, за которую не стоило заходить? Кто из них допустил ошибку, каких слов можно было избежать, где остановиться, чтобы не прийти к такому печальному финалу? В конце концов, Энрике пришёл к выводу, что всё это оказалось неслучайным, что отношения между отцом и сыном дошли до той критической точки кипения, за которой следует взрыв. Они оба слишком долго шли к этому – полнейшему разрыву отношений, и это обязательно должно было произойти: сегодня ли, завтра, послезавтра… Не случись сегодня, это обязательно бы произошло, ну, может, чуть позже. А Энрике теперь среди тех, о ком говорят: «ни пэр, ни мэр, ни сэр…» Он отныне никто. Без денег, без имущества, без работы, без родных, без крова над головой. Один…

На кораблике у пирса, как показалось Энрике, поднялась суматоха. Он стал прислушиваться, чтобы отвлечься от своих мыслей. Оказалось, что у одного моряка перитонит. Его увезла карета «Скорой помощи» с сиреной и мигалками. Набережная опустела. Стало светать. Вдали один за другим гасли огни световой рекламы.