Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа Страница 6

Погода была тихая и теплая. Транстеверинцы сидели у дверей своих домов: женщины пряли, дети играли на улице, а мужчины курили свои трубки, прислушиваясь – к песне уличного артиста. Он пел, стараясь заработать несколько сантимов в узкой извилистой улице, по которой шел молодой человек.

Посередине этой улицы находился маленький кокетливый домик с плоской крышей, стены его были обвиты ирландским плющом, ветви которого сплетались с лозами зреющего золотистыми гроздьями винограда.

С улицы дом казался необитаемым и запертым. Ни малейшего шума или движения не было слышно за затворенными ставнями его нижнего и первого этажей.

Молодой француз остановился у двери, вынул из кармана ключ и, отперев, вошел в дом. Маленькая передняя из белого и розового мрамора вела на лестницу, по которой он быстро поднялся.

«Где же Форнарина? – думал он, направляясь в первый этаж. – Несмотря на все мои приказания, она все-таки бросает свою госпожу. Плохой же дракон караулит мое сокровище… сокровище неоцененное».

Он тихо постучал в маленькую дверь, выходившую на площадку лестницы.

– Войдите! – сказал изнутри кроткий голос.

Посетитель отворил дверь и очутился в хорошеньком будуаре со стенами, обтянутыми серой персидской материей, с мебелью из розового дерева и загроможденном ящиками цветов, издававших сильный аромат. В глубине будуара на турецком диване полулежало прелестное создание, перед которым молодой человек остановился, как бы ослепленный, несмотря на то, что видел ее далеко не в первый раз. Это была женщина лет двадцати трех, маленькая, нежная, с белым, несколько бледным, цветом лица, с пепельными волосами и голубыми глазами, – цветок, распустившийся под тепловатым северным солнцем и перенесенный на время под жгучее итальянское небо.

Красота этой молодой женщины была поразительна, и те транстеверинцы, кому удавалось ее видеть сквозь решетчатые ставни при наступлении вечера или при восходе солнца, останавливались перед ней в безмолвном восхищении.

Увидев француза, молодая женщина вскочила с дивана – с радостным криком.

– Ах! – воскликнула она. – Как я вас ждала, Арман, и мне казалось, что вы сегодня запоздали более обыкновенного.

– Я прямо из мастерских, – отвечал он, – и мог быть здесь раньше, дорогая Марта, если бы ко мне не пришел кардинал Стенио Ланди, желающий купить статую! Он отнял у меня несколько часов… Но, – продолжал художник (это был действительно французский скульптор, отправленный академией в Рим), – вы сегодня что-то бледнее и грустнее обыкновенного, Марта, вы даже как будто встревожены чем-то…

– Вы находите? – спросила она, вздрогнув.

– Да, – отвечал он, садясь с нею и пожимая с любовью и уважением ее руки, – вас мучает какой-то тайный страх, моя бедная Марта, вы чего-то боитесь… Что же с вами случилось? Говорите же, отвечайте мне!..

– Да, мне страшно, Арман, – сказала она с усилием, – действительно боюсь… Я ждала вас с таким нетерпением.

– Боитесь? Чего?

– Послушайте, – продолжала она с оживлением, – нужно уехать из Рима… Это необходимо! Несмотря на то, что вы спрятали меня в малолюдном предместье большого города, куда никогда не заглядывают иностранцы… Но я ошибалась, думая, что буду здесь избавлена от преследований моего злого гения… Отсюда, как и из Флоренции, мы должны уехать.

При этих словах по лицу молодой женщины разлилась странная бледность.

– Где же Форнарина? – спросил вдруг молодой скульптор.

– Я послала ее за вами, но вы, вероятно, разошлись дорогой.

– Эту женщину я поместил возле вас с приказанием никогда не оставлять вас одну, моего ангела, а она, может быть…

– О, не думайте этого, Арман, Форнарина скорее умрет, чем выдаст меня.

Арман, взволнованный, встал и начал ходить взад и вперед по будуару неровными, поспешными шагами.

– Да что же, наконец, случилось с вами?.. Что вы видели, дитя мое, почему хотите уехать?

– Я видела его.

– Кого?

– Его!

Марта подошла к окну и сквозь решетчатые ставни указала одно место на улице.

– Там, – сказала она, – вчера в десять часов вечера, после того, как вы ушли… Он прижался у этой двери, устремив огненный взгляд на мой дом. Он как бы видел меня, хотя в доме не было огня, тогда как сам он был освещен лунным светом. Я отступила в ужасе… и, кажется, вскрикнула, падая в обморок… Ах! Я очень страдала…

Арман подошел к Марте, усадил ее снова на диван и, взяв за руки, опустился перед ней на колени.

– Марта, – сказал он, – хотите вы меня выслушать, согласны вы верить мне, как отцу, как старому, надежному другу, как самому Богу?

– О да! – отвечав она. – Говорите… защитите меня… у меня нет никого, кроме вас, на этом свете.

– Марта, – продолжал художник, – шесть месяцев тому назад я увидел вас в полночь, на церковной паперти, плачущую, на коленях. Вы были в таком отчаянии и так прекрасны в ту минуту, что я принял вас за ангела, оплакивающего погибшую душу, вверенную его попечениям и отнятую у него адом! Вы плакали, Марта, вы просили Бога взять вас к себе, послав вам смерть. Я подошел к вам, взял вас за руку и шепнул на ухо несколько слов надежды. Не знаю, убедил ли вас мой голос или он нашел дорогу к вашему сердцу, но вы вдруг встали и оперлись на меня, как на покровителя. Вы хотели умереть, я не допустил этого; вы были в отчаянии, я отвечал вам словами надежды; ваше бедное сердце было истерзано, я старался излечить его. С этого дня, дитя мое, я был счастливейшим из смертных; да, может быть, и вы не так сильно страдали?

– Да, Арман, вы добрый, благородный человек, – прошептала она, – я люблю вас!

– Увы! – сказал француз. – Я не больше как бедный художник, не имеющий имени и, может быть, даже отчества, потому что меня пятилетним ребенком нашли в море, когда я, цепляясь за обломки, боролся со смертью. У меня нет ничего, кроме моего резца, другой будущности, кроме славы, которой я постараюсь достигнуть, и тогда вы будете моей женой: я сумею вас защитить и заставить весь мир смотреть на вас с уважением. Но, – продолжал молодой человек после минутного молчания, – для того, чтобы я мог защитить вас, я должен знать вашу тайну. Неужели вы опять скажете, как во Флоренции: «Уедемте, не спрашивайте меня!»? Кто этот ужасный человек, преследующий вас? Разве вы думаете, что я не достаточно силен, чтобы защитить вас от него?

Марта сидела бледная, дрожа всем телом и опустив глаза в землю.

– Послушай, моя возлюбленная, – продолжал Арман грустным и ласковым голосом, – разве ты думаешь, что, каково бы ни было это терзающее тебя прошлое, оно может уменьшить мою любовь?

Марта гордо подняла голову.

– О! – сказала она. – Если только любовь не преступление, то мне нечего краснеть за свое прошлое. Я полюбила горячо, свято, с доверием восемнадцатилетней девушки, полюбила человека с подлым сердцем, грязной и низкой душой, но которого я считала добрым и честным. Этот человек соблазнил меня, вырвал из родительского дома: этот человек был моим палачом, но Бог свидетель, что я бежала от него, как только узнала его.