Жаклин Монсиньи - Божественная Зефирина Страница 6

Ей показалось, что мальчуган положил в руку несчастного какой-то предмет, возможно, кошелек. Нищий поклонился и тут же исчез в направлении башни Иоанна Бесстрашного, а ребенок, чье желтое перо Пелажи только что видела в толпе, стал с трудом пробиваться к улице Коссонри, где торговцы мясом нажарили столько каплунов, что ими можно было бы накормить целую армию!

– Ну вы, шутники, я с вас глаз не спущу! – процедила сквозь зубы Пелажи.

Грохот оваций заставил умолкнуть славную женщину. Единый крик поднимался к небесам:

– Да здравствуют лучники! Да здравствуют городские советники! – вопила Зефирина вместе со всеми парижанами.

Был полдень. Огромное шествие только что двинулось под звуки труб и приветственные клики. У ворот Сен-Дени появились сидящие верхом, по двое в ряд, лучники, арбалетчики, прево и городские советники Парижа, одетые в красные и синие одежды.

– Бастьен, Бастьен, ты видишь папу? – кричала Зефирина, пребывая в состоянии крайнего возбуждения.

– Пока нет, Зефи, пока нет… А вот и сержанты с пиками! – возгласил мальчик, который взгромоздился на широкие плечи папаши Коке и имел возможность раньше других увидеть длинные пики солдат.

– Да здравствуют сержанты стражи!

– Да здравствуют золотых и серебряных дел мастера!

– Да здравствуют секретари суда!

– Да здравствует Верховный суд!

– Да здравствует Высший суд!

– Да здравствуют нотариусы!

Как и все население, Зефирина встречала аплодисментами каждую депутацию, проезжавшую мимо. Даже судейские чиновники и сборщики налогов, к которым относились с ненавистью и презрением, когда они в камзолах из черного бархата и с толстой золотой цепью на шее, являвшейся знаком возложенной на них власти, собирали столь непопулярный налог на соль, получили свою долю приветственных возгласов.

Шествие продолжалось уже три часа, но никто не чувствовал усталости. А папаша Коке вдруг воскликнул:

– Скажите! Ну и соседство!

Зефирина подняла голову. Казалось, заброшенный особняк напротив особняка Багателей ожил. Два лакея в ливреях оливкового цвета открывали мрачные окна, проветривали комнаты, вытирали пыль, торопливо расставляли цветы, развешивали драпировки, ставили кресла; затем внезапно исчезли в глубине двора, ставшего гораздо менее мрачным. Зефирина хотела вновь обратиться к шествию, когда из комнаты с низким потолком, находившейся как раз напротив балкона особняка Багателей, быстро вышла из полумрака женщина с волосами, покрытыми черными кружевами, и в маске из атласного бархата.

Изящным движением незнакомка облокотилась о тяжелую каменную балюстраду. Наряд из черной парчи, обшитый стеклярусом из агата, свидетельствовал о ее высоком положении.

Несколько секунд дама в черном и маленькая рыжая девочка смотрели друг на друга. На губах незнакомки в черных драгоценных кружевах мелькнула тень улыбки.

Ее блестящие глаза, скрытые маской, пристально рассматривали Зефирину. Улыбка на розовых губах стала более явственной, показались заостренные зубы ослепительной белизны, и дама склонила голову, весьма учтиво приветствуя маленькую девочку, окруженную слугами.

– Кто эта дама, Пела? – спросила Зефирина, потянув няню за широкий отделанный воланами рукав.

– Не знаю, сокровище мое… но ты должна ответить, сделав реверанс, на столь любезное приветствие этой знатной дамы, которая…

Пелажи вдруг осеклась, и лицо ее сильно побледнело. Рядом с незнакомкой возникли два пера: желтое и зеленое. Пелажи отчетливо увидела головы, которые едва возвышались над балюстрадой, человек в берете с желтым пером – тот, кого она приняла за ребенка, когда он разговаривал с нищим, – оказался карликом с уродливым приплюснутым лицом; это был лакей или, возможно, шут изящной дамы. В берете с зеленым пером был мальчуган, тщедушный и болезненный с виду, которому могло быть шесть или семь лет, как Зефирине.

Все более и более обеспокоенная, Пелажи ощущала какое-то необъяснимое чувство тревоги.

Вопли Зефирины, смешивавшиеся с криками народа, вывели ее из состояния задумчивости:

– Да здравствует король… Да здравствует папа… Да здравствует герцог Алансонский… Да здравствует коннетабль[9] де Бурбон… Да здравствует маршал де Ла Па-лис… Да здравствует адмирал Бониве… Да здравствует король… Да здравствует папа! – пронзительно воскликнула Зефирина.

Воодушевление достигло своей наивысшей точки. В сопровождении тринадцати пажей, восьмидесяти шотландских лучников, двадцати двух герольдов появился Франциск I во всем своем сверкающем великолепии, одетый в белый и небесно-голубой атлас, гарцуя на снежно-белом жеребце, Цезарь двадцати лет от роду. Он возвращался победителем, покрытый золотом и горностаем, завоевав герцогство Миланское кончиком своего копья, пышущий силой, в сиянии юности и славы. Легкое ранение в голову заставило его отпустить бороду. Все спутники последовали этому примеру.

Зефирина с трудом узнала своего отца среди всех этих бородачей. Она вопила, посылала воздушные поцелуи, обрывала кружева на своем платье.

В то время как коннетабль де Бурбон нес перед собой королевский плащ, а маршал де Ла Палис – шпагу с насечкой, Роже де Багатель держал в руках на вышитой лилиями подушке отлитый из золота массивный шлем, защищавший короля под Мариньяно. Это было огромной честью.

После двух лет отсутствия маркиз возвращался домой, щедро осыпанный милостями. Все еще прекрасный рыцарь, с едва посеребренными висками, Роже улыбался дочери, слугам, собравшимся на балконе его особняка.

Приветственные возгласы перешли в исступленный восторг:

– Да здравствует король… Да здравствует король!

Находясь в страшном возбуждении, Зефирина едва не свалилась с балкона. Крепкая рука папаши Коке удержала ее в последнее мгновение.

Проезжая мимо, молодой король наклонился к маркизу:

– Ты видел свою рыжую саламандру? Неистовая девчонка одна производит больше шума, чем наши всадники, давая сигнал к атаке.

Расхохотавшись, Франциск с истинно королевской грацией снял берет, украшенный драгоценными камнями, чтобы поприветствовать свою приятельницу Зефирину. Она ответила, от волнения кусая пальцы. Посылая воздушные поцелуи и смеясь, она пришла в полуобморочное состояние: слишком прекрасное зрелище приводило ее в восторг, сжимало ей горло, слепило и потрясало.

Этот день навсегда остался в памяти Зефирины.

Внезапно девочка нахмурила свои тонко очерченные брови. Ловко брошенная черная роза упала рядом с золотым шлемом на расшитую подушку, которую нес ее отец. Роже де Багатель сейчас же поднял глаза к башне мрачного жилища. Стоя у окна, дама в черном, исполненная грациозного очарования и изысканной сдержанности, приветствовала героя. На секунду, так, чтобы видел только он один, она чуть приподняла маску, скрывавшую лицо, открыв тонкие черты, поражавшие своей красотой. Мало того, черные глаза незнакомки, казалось, смотрели на маркиза со странной нежностью. Роже де Багатель склонился к шее своего жеребца и затянутой в перчатку рукой взял розу, поднеся ее к своим губам. Зефирина инстинктивно зажмурилась. Детское эгоистическое предчувствие предупреждало об опасности. Зефирина ощутила внезапный холод, и ей захотелось зарыдать, всхлипывая, поскольку внимание обожаемого отца было отвлечено от ее маленькой персоны.