Владимир Бутенко - Державы верные сыны Страница 61

Плёткин, быстрый и хладнокровный, одним видом вселял надежду в тех, кто был рядом. Он неустанно палил из ружья. Когда же просили артиллеристы, переносил с ними пушку в конец редута, где сгущались ряды неприятеля, а затем с бабами таскал туда ядра. Наскоро чистил ружье и снова принимался стрелять, безбоязненно поднимаясь над бруствером. Ремезов дивился ординарцу и, как подобает казачьему офицеру, старался ни в чем не уступать.

Тяготил зной. Воздух, туманный от дыма и гари, царапал горло. А ружейный треск, гиканье иноверцев, канонада, лязг шашек, женские причитания, брань на разных языках – сумасшедший гул сражения дурманил, притуплял мысли и голод. Ремезов, окидывая взглядом казачьи ряды, все более убеждался, что силы сродников на исходе. Поникшими выглядели и бабы, хотя старались по-прежнему и не покидали мест на валу.

И в этот момент, когда, казалось, вот-вот станичники дрогнут, к ним прибежали дворовые собаки. Приученные к выстрелам на охоте, псы смело приблизились к людям, ища своих хозяев. Разномастная и разнопородная стая повернула к валу и подняла лай на все голоса! Самые храбрые становились передними лапами на край бруствера и пытались запрыгнуть на него, чтобы броситься на чужаков. И это неожиданное появление преданных псин, будто почуявших, что хозяева оказались в беде, их порыв прийти на помощь тронул многих казаков до слез…

На закате, истощенные бесплодными атаками, крымчаки предприняли штурм со всех сторон одновременно! Только по-прежнему неподвижно стояли в стороне некрасовские казаки. Оттуда доносил ветер крики поддержки сродников.

Ситуация стала критической. Наурцам уже не удавалось использовать укрытия, перестрелка велась в упор, в нескольких участках в ход пошли шашки и пики.

Ремезов рубился с могучим татарином, настоящим батырем в кольчуге и остроконечном шлеме. Удары его были столь сильны, что Леонтий пятился. Плёткин, сваливший своего противника пикой, увидел это вовремя и бросился на помощь. Он успел выстрелить из пистолета и сразить батыря, прежде чем пуля подметила казака, вставшего в полный рост. Иван сделал шаг к сотнику и, как подкошенный, упал набок.

Умер он мгновенно, с застывшей на губах усмешкой… И отлетела к небесам душенька казачья! Здесь, на немилой кавказской земле, оборвалась его жиань, исполненная мужества и подвигов во славу Державы. Не гулять ему больше соловьиной ночкой вдоль Дона, не целовать до зари присуху под навесом полыхающей сирени, не любоваться лазориками… Навек останется он в чужбине. Крест на его могиле встанет рядом с другими православными крестами вечным напоминанием о беспримерном геройстве донских и волжских казаков, не сдавших Наурской станицы многотысячному воинству крымских завоевателей!

И вновь Шабаз-Гирей отвел отряды. И вместе с единоверцами стал совершать намаз…

Ремезов доплелся до бойницы, где помещалась пушка, и сел рядом с двумя черными от пороховой копоти и пыли канонирами. Еле волоча ноги, подошел к ним и Петро Шаганов. Он, потрясенный гибелью односума, привалился спиной к стволу искромсанного пулями, невысокого ясеня. Приглядевшись к стану крымчаков, Петро обратился к плечистому кудрявому пушкарю.

– Гляди, Перепорх, басурмане шатер поставили! Должно, там их главарь. А ну, приголубь его ядрышком! Чай, долетит?

Добрый молодец поставил дальний прицел и поджег фитиль. Громыхнуло, ветром отнесло облако дыма. И казаки радостно вскрикнули! Ядро разбило татарский шатер!

Леонтий повернул голову и остолбенел.

Два всадника в белых одеждах, на высоких белых лошадях двигались вдоль Терека к позициям татарского войска. Над ними струился странный свет, точно бы отблеск заката. Неведомые верхоконные проехали – будто межу проложили – по окраине станицы и растаяли в степной дымке. «Это же святые – Варфоломей и Варнава! – догадался Ремезов, запоздало крестясь. – В свой день нам явились, ратникам!» И множество других казаков, проводив святых взглядами, осенялись крестным знамением…

Наурцы, высыпавшие на оборонительный вал, стали с удивлением наблюдать, как несметное крымское войско двинулось прочь от станицы. После целого дня осады, потеряв сотни убитых, прекратило штурм. Узревшие святых стали утверждать, что чудесным спасением они обязаны этим всадникам, напустившим на османов ужас. Савельев, однако, приказал казакам не покидать своих боевых мест до рассвета…

Утром на поле боя среди сотен убитых врагов было обнаружено тело Коргоки Татарханова, командующего конницей, брата верховного правителя Кабарды. Только нечто необъяснимое, небывалая паника могла заставить воинов бросить своего владетеля.

Было ли это на самом деле деянием святых – никто не ответит.

Но у взятого в плен узденя, находившегося вблизи ставки калги, удалось доподлинно выведать следующее: ядром, долетевшим с вала, во время молитвы был убит племянник Шабаз-Гирея, который упал головой на запад. Калга призвал муллу и держал с ним совет: продолжить осаду или отступить? Мудрый старик предупредил, что это недобрый знак. И калга, не раздумывая, дал приказ отходить к Моздоку и далее, на Чегем…

16

Фельдмаршал Румянцев, получив рескрипт императрицы Екатерины и все полномочия на негоциацию с Портой, в конце мая предложил султану условия для заключения мира: Россия снимает все претензии, связанные с Крымом и свободой мореходства военных судов, в пользу Очакова, Кинбурна и Гаджибея. Пожертвовать тремя крепостями? Стамбул отверг эти кондиции…

Второго июня корпус Каменского, сосредоточившись на правом берегу Дуная, штурмом взял Базарджик. Через неделю с ним соединился корпус генерала Суворова. Сводное русское войско тут же атаковало сорокатысячную турецкую армию Абдул-Резака и после упорного сражения разгромило наголову. Путь на Шумлу, где находился визирь, был открыт. Ничто не мешало Каменскому и Суворову пленить Мухсен-заде и, предприняв прорыв за Балканы, принудить Порту подписать мир. Но Каменский, на правах командующего группировкой, сделал шестидневный бивак, ввиду «недостатка пропитания». И только 17 июня заблокировал все выходы из Шумлы.

Находясь в окружении, турецкий визирь предложил перемирие и возобновление переговоров. Румянцев отклонил перемирие и потребовал немедленного подписания мирного договора. Пятого июля два полномочных визирских комиссара Ресми-Ахмед и Ибрагим-Мюниб встретились в деревеньке Кючук-Кайнарджи с фельдмаршалом Румянцевым. Вариант с передачей России Керчи и Еникале взамен свободного мореходства и отказа русской гарантии независимости Крыма устроил обе стороны. Десятого июля договор был скреплен оными подписями, заверен визирем и с Репниным отправлен в Петербург…