Владимир Малик - Посол Урус-Шайтана [Невольник] Страница 62

Встревоженный гомон многих сотен людей пронёсся над рядами:

— Тише, тише! Выходят!

Двери раскрылись. На широком каменном крыльце появилась группа людей. Впереди стоял невысокий казацкий старшина в красном жупане, с саблей на боку. Он смотрел прямо на строй невольников, не поворачивая головы. Маленькие жёлтые глазки неподвижно сидели в набухших, покрасневших от воспаления веках. Позади него стояло несколько казаков и янычар. Из-за их плеч выглядывал старый понурый православный поп.

Невольники заволновались. Казаки в Стамбуле? Может, кош прислал депутацию, чтобы их выкупить? Такое иногда бывало…

Звенигора с силой сжал руку Роману, почувствовал, как и тот весь напрягся. Неужели сейчас придёт конец их рабству?

Старшина выступил вперёд.

— Братья казаки! — Голос его звучал приглушённо. — Братья невольники! Люди православные! Мне тяжело смотреть на вас, на ваши кандалы, на ваши страдания, ибо и сам я недавно был невольником. Но все в руке божьей — и вот я сегодня свободен и при оружии! И для вас, братья, есть путь к свободе, путь на родину. Только будьте благоразумны!

Звенигора не верил глазам своим и ушам: Многогрешный! Откуда он здесь взялся? Как попал в Стамбул?.. Да, это он! Немного раздобрел, побрился, отпустил длинные седоватые усы. Во взгляде и движениях появилась самоуверенность, напыщенная важность.

— Гм, куда это он гнёт? — произнёс высокий пожилой невольник впереди Звенигоры.

— Тише, Грива! Дай послушать! — загудели вокруг.

Многогрешный умолк на минуту, словно давая слушателям время на размышление, а потом повысил голос:

— Братья, настал великий час! Султан турецкий Магомет Четвёртый выступил походом на Украину, чтобы освободить её. Султан объявляет казакам-невольникам великую милость: кто вступит в войска падишаха, тот сразу же получает волю, а на Украине будет награждён землёй и деньгами!

— Гей, сукин сын, выродок! — снова крикнул, лязгнув кандалами, Грива. — На что ты нас подбиваешь, окаянная душа?

По рядам прокатился глухой ропот. Оратор сделал вид, что ничего не слышал, помолчал немного, а потом поднял руку вверх:

— Вы избавитесь от кандалов, от каторги! Вы станете свободными людьми и будете иметь саблю в руке, как я! Нечего долго раздумывать, такого счастливого случая больше не представится… Я тоже был невольником, а теперь, как видите, вольный казак! Вы немедленно получите одежду, оружие, а через месяц-другой будете на родине… Ну, кто желает — выходите вперёд! С вас тут же собьют кандалы! Давайте смелее, братья!..

Многогрешный умолк, выжидательно поглядывая желтоватыми глазками на строй. Невольники тоже молчали. Внезапно с левого крыла вышел вперёд худой, измученный человечек. Звеня тяжёлыми путами, подошёл к крыльцу, стал лицом к строю, поклонился, сказал глухо, как бы давясь словами:

— Простите меня, браты, и не кляните! — и опустил чубатую седую голову.

— Гречаный, что ты делаешь? — крикнул кто-то.

— Сил нет больше терпеть, браты, — ответил Гречаный, не поднимая головы. Потом повернулся к крыльцу, поклонился Многогрешному: — Согласен служить тебе, пан!

Тот взмахнул рукой. Из-за крыльца вышли кузнецы с переносной наковальней, молотом и зубилом. Здесь же сбили с ног и рук Гречаного кандалы.

Весело улыбаясь, Многогрешный выкрикнул:

— Начало положено! Кто ещё? Смелее, друзья!

Вышел ещё один — низенький, бледный парень, почти подросток. Молча поклонился, протянул кузнецу закованные руки. С них на землю упали густые капли крови. Парень шатался от измождения. Сквозь грязные, дырявые лохмотья просвечивало худое серое тело, выпирали острые ключицы.

Звенигору трясло как в лихорадке. Да что же это творится? Этак один за другим выйдут все? Кому они верят? Многогрешному? Турецким пашам? Султану? Своим злейшим врагам!

Он оттолкнул Романа и Гриву, стоявших впереди, вышёл из ряда. Удивлённый и возмущённый Воинов схватил его за рукав:

— Ты, случаем, не спятил, Арсен?

Но Звенигора вырвался и быстро пошёл к крыльцу. Многогрешный, не узнав казака, обрадовался. Его морщинистое лицо расплылось в улыбке, даже порозовело.

— Вот видите! — крикнул он. — Есть среди вас немало разумных людей!

— Есть, потурнак проклятый! — громко сказал, подходя, Звенигора. — Не все здесь изменники, как ты со своими прихвостнями! — Он указал пальцем на тех, что стояли на крыльце, а потом повернулся к невольникам: — Братья! Казаки! Я знаю этого иуду Многогрешного! Был вместе с ним в неволе на берегах Кызыл-Ирмака. Кому вы верите? Предателю, погубившему не один десяток наших людей? Отступнику, который забыл веру и народ свой?.. Спросите его, как он здесь очутился? Продал нас, собака, чтобы спасти свою шкуру!.. Родина проклянёт того, кто вместе с ним и янычарами поднимет на неё руку!

— Арсен, берегись! — разнёсся чей-то зычный знакомый голос.

Звенигора мигом обернулся. Жёлтые глаза Многогрешного источали бешенство. Нижняя челюсть тряслась как в лихорадке. Видно, от убийственно беспощадных слов Звенигоры предатель опешил и замер, как громом поражённый. Наконец к нему вернулся дар речи.

— Проп-пад-ди, соб-бака! — прохрипел он, выхватывая саблю.

Звенигора скорее инстинктивно, чем намеренно, поднял над головой, защищаясь от удара, скованными руками.

Сабля со скрежетом скользнула по цепи и переломилась надвое. Многогрешный с удивлением и злобой взглянул на оставшийся в руке обломок. Какой-то казачок сзади выхватил и подал ему свою саблю. Но в это время ряды невольников вздрогнули. Многие сотни людей с криком ринулись вперёд, к крыльцу. Зловещие выкрики, топот ног, звон кандалов — все слилось в один грозный рёв…

Чьи-то сильные руки схватили Арсена, потащили внутрь толпы. А над самым ухом прогудело:

— Арсен! Брат! Встретил-таки тебя, холера ясна! Скорее прячься среди людей!

Удивлённый Звенигора почувствовал на своей щеке жёсткие усы пана Спыхальского, который изо всех сил тянул его в самую гущу толпы.

А разъярённые невольники рвались к предателям, потрясая заржавленными кандалами. Со всех сторон тянулись страшные, скрюченные руки, стремясь вцепиться в горло потурнакам.

— Стража!.. — заверещал Многогрешный, прячась за спину здорового горбоносого турка.

Янычары загородили собою дверь, выставили протазаны.

— Дур! Дур![93] Назад, поганые свиньи!

Стража оттеснила невольников. Янычары били людей копьями, протазанами, плоской стороной сабель, сгоняя на середину двора.

Звенигора и Спыхальский, держась за руки, чтоб не потерять друг друга в этом ожесточённом круговороте, мёдленно продвигались туда, где над головами высилась пшеничная шевелюра Романа Воинова.