Андрей Степаненко - Великий мертвый Страница 62

— Ты же сам сказал, что согласен стать мужем Сиу-Коатль… А сам… отказываешься…

Мотекусому разбудил Ортегилья. Великий Тлатоани с отвращением оттолкнул пажа Кортеса и сел в постели, вытянув ноги.

— Чего ты хочешь? Опять карты?

— Кортес вызывает.

Мотекусома содрогнулся. Он уже чувствовал, что Кортес опять придумал что-нибудь мерзкое. Слава Уицилопочтли, кастиланину объяснили, почему даже правитель огромного Союза не имеет права поставить подпись под приказом о казни своего племянника. А мысли у Кортеса такие были… Мотекусома чувствовал…

Тлатоани крякнул, встал, умылся мерзкой теплой водой из поставленного Ортегильей медного тазика и вышел в зал для приемов. Кортес и переводчица были уже здесь.

— Что еще ты от меня хочешь?

— Прикажи позвать Сиу-Коатль, — даже не думая переводить его вопрос Кортесу, распорядилась переводчица.

Мотекусома глянул на Кортеса… и впервые в жизни подчинился чужой женщине. Выглянул в коридор и позвал Ортегилью.

— Приведи сюда Сиу-Коатль.

Паж с любопытством заглянул в зал для приемов и умчался исполнять распоряжение. Мотекусома сел напротив Кортеса и посмотрел ему в глаза. Они были пустыми и отстраненными, — как всегда, когда он особенно опасен. А потом застучали далекие шаги, и они все приближались, и вместе с ними словно приближалось нечто столь же неотвратимое, сколь и чуждое.

— Ты меня звал?

— Садись, — пригласил Мотекусома и снова посмотрел на Кортеса. — Ну?

Кортес что-то произнес, и эта беременная девка тут же, словно знала каждое слово заранее, перевела.

— Созови Большой совет.

Мотекусома опешил и с трудом взял себя в руки.

— Нужна веская причина.

— Причина есть, — сама, даже не обращаясь к Кортесу, произнесла переводчица. — Перевыборы правителя Союза.

Мотекусома похолодел. Какама-цин — самый вероятный его наследник уже много дней сидел в кандалах, и, скорее всего, Кортес хочет выдвинуть кого-то из наиболее слабых его племянников…

— И… кто претендент?

— Он, — повернулась переводчица к Кортесу.

И тогда Мотекусома рассмеялся.

— Это невозможно. В нем нет ни единой каплей крови нашего племени.

— Во мне есть, — отрезала переводчица.

Мотекусома медленно повернулся к Сиу-Коатль.

— Ты что-нибудь понимаешь?

Та покачала головой и принялась озабоченно рассматривать наглую девицу.

— А чья ты, девочка?

Переводчица некоторое время молчала, словно проговаривала ответ про себя, а потом стиснула зубы и процедила.

— Малиналь-цин. Ты еще помнишь это имя, Мотекусома?

— Что-о?!

Сердце Великого Тлатоани подпрыгнуло и замерло.

— Кто ты ему? — мгновенно охрипшим голосом выдавил он.

— А ты вспомни Пайналу, — яростно предложила Марина-Малиналли. — И ответь себе сам.

Малиналь-цина, своего старшего брата, Мотекусома помнил каждый миг своей жизни. Брат с трудом разбирался в религиозных или политических тонкостях, хотя всегда был неплохим воином. А потом пришло время наследовать власть, и гадатели вдруг объявили, что новым главой Союза должен стать лишь Малиналь-цин.

С этим, особенно в столице, не согласились очень и очень многие.

— Если Малиналь-цин станет Великим Тлатоани, большой войны не избежать, — сразу определили жрецы.

И это было чистой правдой, потому что ничего иного, кроме как воевать, брат Мотекусомы попросту не умел.

— Великим Тлатоани должен стать Мотекусома, — считали жрецы. — Гадатели ошиблись.

И это тоже было правдой, потому что никогда еще у жрецов не было столь блестящего ученика. За что бы Мотекусома ни брался, все ему давалось почти играючи, и он мгновенно находил три-четыре способа добиться цели там, где остальные не видели и одного.

Вот только гадатели упорно стояли на своем, и тогда жрецы решили просто отправить слишком уж влиятельного претендента в Тлатоани на священную войну с Тлашкалой. И, что-что, а уж детали захвата Малиналь-цина в плен враг согласился обсудить с радостью.

Потом жрецы займутся и членами семьи Малиналь-цина, в том числе и совсем еще маленькой тогда Малиналли. Но будут решать эти непростые вопросы сами, без отвлечения Мотекусомы от государственных дел. И все равно, каждый миг Великий Тлатоани знал, что виновен. Потому что те самые переговоры с Тлашкалой вел именно он.

Все, что произошло потом, осталось в памяти Кортеса, как нанесенное резцом на камне. Размазывая по щекам слезы и яростно шмыгая носом, Марина показала татуировки на обоих плечах и рассказала, как ее, наследственную Сиу-Коатль, самую родовитую в Союзе, чуть ли не с трех лет передавали то в Пайналу, то в Шикаланго, то в Табаско, пока ее муж, названный брат Его Величества дона Карлоса Пятого, приемный сын самого Папы Римского и едва ли не личный друг Иисуса Христа — доблестный и могучий вождь Эрнан Кортес не положил этому конец. И только тогда старая жена Мотекусомы остановила ее скупым, но не терпящим возражений жестом.

— Я не верю ни единому твоему слову об этом безродном разбойнике, — презрительно ткнула она рукой в сторону Кортеса, — но эти татуировки — наши, да и знаешь ты… много. Я тебя признаю.

Подошла к постаменту у стены и вытащила деревянный жезл, вырезанный в виде четырех сплетенных змей. Медленно двинулась к Марине, поклонилась, коснулась ковра у ее ног, затем своих губ и молча вручила жезл ей.

— Я соберу Большой Совет, — встал и повторил перед Мариной то же самое Великий Тлатоани. — Причина достаточно веская.

И тогда Марина развернулась к своему избраннику.

— Я — Сиу-Коатль, — счастливо всхлипнула она. — Ты видишь, Кортес? Значит, и ты — мой муж — станешь как Мотекусома.

А той же ночью она родила мальчика.

Первым делом на Кортеса насел совет капитанов.

— Я не понимаю, чего нам ждать?! — орал Альварадо. — Бригантины есть! Возможность есть! Уходить надо!

— Ты так и будешь молчать или соизволишь поговорить с нами? — возмущался Сандоваль.

— Это, в конце концов, неумно, — нервно замечал Ордас. — Сеньор Кортес! Вы слышите, что я говорю?!

А потом Кортеса вызвала сходка. Солдаты кричали, возмущались и говорили, что не дело, построив корабли, ждать, когда их сожгут или выкрадут. Что следует немедленно выдвигаться на Вера Крус, а оттуда — Бог даст — попутным судном на Кубу. Но Кортес лишь улыбался, а на все вопросы отвечал одно:

— Я вас хоть когда-нибудь обманывал?

И люди терялись, потому что Кортес действительно всегда выполнял все, что должен был выполнить генерал-капитан, разве что, кроме последнего этапа — выдать каждому его долю и отечески похлопать на прощание по плечу — и лучше, если подальше отсюда.