Сергей Шведов - Поверженный Рим Страница 62

Юный император, неожиданно для многих и в первую голову для самого префекта претория, предложение принял и пообещал навестить сиятельного Руфина в ближайшие дни. Магистр Евтропий даже зубами заскрипел от подобного легкомыслия. Божественный Аркадий превзошел сегодня самого себя. Нельзя сказать, что подобные визиты в гости к чиновникам бросали тень на императора, но, скажем, божественный Феодосий никогда не опускался до столь тесного общения даже с самыми преданными префектами и магистрами. По всему было видно, что Аркадию пришелся по душе сиятельный Руфин, державшийся, в отличие от чопорных константинопольцев, довольно свободно в роскошных покоях императорского дворца, построенного еще Константином Великим.

– Тебе следует поторопиться, – прошипел на ухо квестору Саллюстию Евтропий, – иначе сладкоголосый римлянин окончательно завладеет сердцем несчастного Аркадия.

Саллюстий в ответ только ухмыльнулся. Ярость евнуха его позабавила. Евтропий приложил массу усилий, чтобы настроить императора против нового префекта претория, но своими рассказами только пробудил любопытство в болезненном юноше, с трудом оторвавшемся от материнской юбки. Аркадий, привыкший жить за спиной отца, как за каменной стеной, мучительно искал новую опору и не находил ее среди своего окружения, что умного Саллюстия нисколько не удивило. Императора окружали либо ловкие интриганы вроде Евтропия и Петра, либо почтенные старцы вроде Лупициана, годные только для парадов и смотров. И конечно, на их блеклом фоне патрикий Руфин смотрелся истинным героем, овеянным славой. Иметь такого полководца любому императору было бы лестно, так с какой стати пенять за это юнцу Аркадию.

Император сдержал слово и навестил префекта Руфина через несколько дней. И, надо признать, надменный римский патрикий не ударил в грязь лицом перед императором. Столь роскошно обставленного приема прижимистые константинопольцы даже представить себе не могли. Каким образом префекту за столь короткий срок удалось не только отделать дворец, но и украсить его многочисленными фонтанами, статуями и картинами, квестор Саллюстий понятия не имел. Конечно, Руфин был очень богатым человеком, но ведь кто-то же снабдил его изображениями языческих богов, давно уже запрещенных в Константинополе. Даже Саллюстий, человек благочестивый и не склонный к показной роскоши, был потрясен открывшимся его глазам зрелищем. Что же тут говорить о божественном Аркадии, прежде видевшем только постные лики христианских подвижников на стенах церквей и храмов. Во дворце Руфина язычество сияло во всем своем блеске и варварском великолепии. Аркадий с интересом рассматривал обнаженные тела эллинских и римских богинь, и на лице его восхищение мешалось с растерянностью.

А впереди божественного Аркадия поджидало еще одно испытание. При входе в атриум он буквально столкнулся нос к носу с девушкой столь потрясающей красоты, что многие чиновники застыли словно в столбняке. Император же просто потерял дар речи. На миг ему показалось, что одна из эллинских богинь, которых он видел в саду сиятельного Руфина, вдруг ожила и облачилась в приличествующее случаю платье, дабы приветствовать дорогого гостя. Девушка была не одна, ее сопровождала высокородная Целестина, супруга комита Перразия, но несчастный Аркадий не видел никого, кроме склонившейся перед ним красавицы.

– Высокородная Володрада, дочь рекса Бастого, приветствует тебя, божественный Аркадий, – поспешил на помощь императору Руфин.

Он же подхватил гостя под руку и ввел его в свой дом, иначе Аркадий так и остался стоять на крыльце в качестве еще одной мраморной статуи.

Император влюбился с первого взгляда. Это поняли и опытная в подобных делах Целестина, и умный квестор Саллюстий, и желчный комит финансов Петр, и даже евнух Евтропий, лишенный в силу известных обстоятельств определенных радостей жизни. Теперь высшим чиновникам империи предстояло решить, что же делать с этой безумной юношеской влюбленностью. До сих пор Аркадий не выказывал интереса к женщинам, тем более в столь откровенной форме, и сиятельный Евтропий вообразил, что так будет всегда. А потому и прозевал атаку своего коварного противника в самом уязвимом месте. Впрочем, что взять с евнуха. А вот епископу Нектарию и комиту финансов Петру давно бы уже следовало подобрать для Аркадия жену из среды константинопольской знати. Но этим постникам, похоже, и в голову не пришло, что у мечтательного императора могут возникнуть и иные желания, кроме благочестивых. И вот дождались целой бури страстей. Вернувшись из гостеприимного дворца префекта Руфина, Аркадий во всеуслышание заявил о своей скорой женитьбе. От сиятельного Евтропия, запорхавшего вокруг его кресла пестрой бабочкой, император отмахнулся, как от назойливой мухи. На высокородного Петра, сунувшегося было к нему с добрым советом, он гаркнул так, что у комита финансов сердце зашлось от страха. Тихий, добрый, податливый Аркадий вдруг проявил такое неслыханное упрямство, что поверг в недоумение и испуг всю свою свиту.

– А что вы хотите? – удивился реакции чиновников магистр Лупициан. – Это страсть. А любовной страсти подвержены все – и простые смертные, и императоры.

Сиятельный Лупициан тут же был обласкан императором, обретшим наконец опытного советчика в столь деликатном деле, как взаимоотношение полов. Старый магистр пехоты, прозябавший в охвостье свиты, одним махом взлетел на самую вершину власти. Отныне божественный Аркадий слушал только его и расторопную матрону Целестину. Эти безумцы в два счета сосватали императору красавицу Володраду, к большому неудовольствию епископа Нектария, который наотрез отказался венчать благородную пару на том основании, что невеста является язычницей.

– Это единственное препятствие к браку? – строго спросил Нектария Аркадий.

– Единственное, – ответил епископ, твердо уверенный, что ни один из пастырей святой матери церкви не осмелится окрестить дочь воеводы Бастого без его дозволения.

Увы, Нектарий просто не знал, с кем имеет дело в лице благородной Целестины. Оказывается, матрона уже успела с помощью своего духовника отца Павсания окрестить дочь знатного франка, которая после свершенного над ней обряда приняла эллинское имя Евдоксия. В ответ на упреки епископа отец Павсаний лишь смиренно склонил голову, ибо не считал проступком то, что приобщил к истиной вере еще одну языческую душу. Нектарий спохватился. Увлекшись делами политическими, он забыл о служении Богу, и этот тяжкий грех ему еще предстояло отмолить. Согласие на брак божественного Аркадия с благочестивой девственницей Евдоксией он все-таки дал, более того, сам обвенчал их.