Михаил Волконский - Тайна герцога Страница 63

— А могу я спросить на это разрешение пани Марии?

— Ну, конечно, нет! Ведь тогда пропадет вся занимательность вашего занятия.

— Да что же такого особенного может сделать моя госпожа, что за ней надо следить и рассказывать вам?

— Ну, мало ли что? Она может, например, увлечься каким-нибудь кавалером!

— Пани Мария обыкновенно принимала у себя многих, но до сих пор не увлекалась никем.

— Так ли это? Вы наверно знаете?

— Мне кажется, что наверно.

— У нее не было никого избранного?

— Решительно никого.

— Ну, а например… как его… этот… господин Жемчугов?..

— Митька? — вдруг вырвалось у Груньки.

До сих пор она вела разговор так, как будто была на сцене и разыгрывала роль французской субретки. Но это восклицание вырвалось у нее совсем искренне, по-русски, так что Иоганн вдруг проговорил удивленный:

— А вы и в самом деле русская?

— Нет, вы говорите, что мсье Жемчугов, — заговорила Грунька, опять искусно подлаживаясь под французскую субретку, — может ухаживать за госпожой Ставрошевской?

— О, да! — поспешил подхватить Иоганн, видя, что его слова тронули девушку за живое.

— Какие же тому доказательства? Разве он часто бывает здесь, во дворце?

— Нет, они видаются в доме на Невском, куда пани Мария ездит отсюда очень часто.

— Ездит часто? Видаются в доме на Невском? — переспросила Грунька, заметно волнуясь. — О, да! Я это дело прослежу!

— И получите, моя добрая девушка, хорошие деньги от меня… Я к вам заеду через несколько дней, опять в это же время, — заключил Иоганн и вышел из комнаты.

В коридоре у дверей он наткнулся на Ахметку, стоявшего в великолепном восточном костюме со скрещенными руками на груди. Иоганн должен был обойти турка, потому что Ахметка не шелохнулся и дороги ему не дал.

А Грунька, оставшись одна, долго стояла со щеткой, злобно смотря вслед удалявшемуся Иоганну, и, наконец, проговорила с искренним страданием в голосе:

— Проклятый хрыч!

LXIII. ГЕНЕРАЛ И ЕГО СЕКРЕТАРЬ

В саду у генерал-аншефа Ушакова осень так же вступила в свои права, как и во всем остальном Петербурге. Цветы давно поблекли, листья опали и неприятно шуршали под ногами.

Было холодно, и Андрей Иванович не выходил из сада, перебравшись, как он говорил, на «зимние квартиры», то есть вставив вторые зимние рамы и заколотив дверь на террасу.

Ночью он по-прежнему приезжал в Тайную канцелярию; дневные доклады Шешковский привозил к нему на дом, но был принимаем теперь не на вольном воздухе, а в кабинете, обставленном по-зимнему и часто даже, когда дул северный ветер и наступали заморозки, с затопленною изразцовой голландской печкой на бронзовых золоченых ножках. Доклады были не столь приятны, как на вольном воздухе, но все-таки генерал-аншеф Ушаков по-прежнему отличался своей неизменной вежливостью и тонкостью изящного обращения.

— Я думаю, ваше превосходительство, — сказал раз Шешковский, принимая бумаги от генерала, — что герцог Бирон ведет опасную игру.

Ушаков потянул носом табак из табакерки и вопросительно взглянул на своего секретаря.

— Я говорю про эту молодую девушку, Эрминию! — пояснил тот. — Его светлость назначил в штат императрицы пани Ставрошевскую, поселил ее во дворце, а вместе с ней и мадемуазель Эрминию!

— Что же из этого?

— Неосторожно это, ваше превосходительство! Поздно вечером он, идя от государыни, заходит в комнаты Ставрошевской и проводит там с Эрминией время.

— Это — дело его светлости!

— Ну, конечно, ваше превосходительство! Ведь я только в интересах герцога и говорю! Но представьте себе, что рядом с комнатой, где пребывает Эрминия с его светлостью, существует совершенно пустой кабинетик, из которого слышно все, что делается в соседней комнате, и видно через нарочно устроенное для сего отверстие в стене.

— Да, эти дворцовые постройки всегда очень хитро устроены.

— Я и думаю: а что, как кому-либо придет в голову привести императрицу и показать ей в отверстие в стене, как проводит время герцог Бирон с молодой девушкой! Ведь тогда его падение неминуемо!

— Конечно, все может быть; только можно и сильно попасться с этим. Я не пошел бы предупреждать императрицу. И потом вы все говорите: «падение… падение». Конечно, я желаю его светлости властвовать бесконечно, но нет того плода, который, назрев, не отпал бы сам от дерева, питающего его. В жизни повсюду равновесие, и, раз герцог был вознесен так высоко, есть полная возможность думать, что он падет, как плод, но тогда лишь, когда, как я сказал, созреет. На ускорение событий, конечно, можно рискнуть, но зачем? И потом: разве так и пойдет государыня по чьему-то указанию вечером из своей опочивальни?

— Но, ваше превосходительство, еще вчера она изволила так выйти, когда ей доложили о привидении.

— Да, — сказал Ушаков, — об этом много говорят. Вы разузнавали, в чем дело?

— Ничего понять нельзя. По-видимому, тут было что-то сверхъестественное. Караульный в тронном зале увидел императрицу очень поздно одну и вызвал караул для отдания ей чести. Проходивший в это время от государыни герцог полюбопытствовал узнать, что такое, и, увидев в зале облик ее величества, сказал, что императрица у себя, что он только что от нее и что это, вероятно, какая-нибудь самозванка. Доложили государыне, и она сама вышла в зал; тут она увидела самое себя, и все видели тоже, что пред ними две Анны Иоанновны. Затем та, которая была видением, достигла ступенек трона и исчезла на них. Императрица сильно взволновалась и сказала: «Это — моя смерть!» Поэтому, я думаю, можно будет вызвать государыню и вторично!

— Все может быть! — пожал плечами Ушаков. — А не есть ли это штуки хотя бы доктора Роджиери… это самое приведение? Приближенным герцога ввиду болезненного состояния императрицы и появившихся у нее припадков во что бы то ни стало хочется, чтобы государыня назначила герцога после себя регентом, по причине малолетства Иоанна Антоновича! Вы дайте приказ проследить за этим. У вас во дворце кто?

— Жемчугов, ваше превосходительство.

— Да он, кажется, уже совсем стал клевретом его светлости. По крайней мере, он состоит в большой дружбе со всеми приближенными герцога.

— Все мы служим, как умеем, его светлости герцогу Бирону, которому вручена власть государыней императрицей.

— Ну, да, да! Я всегда знал, что вы — примерный служака.

Получив такое лестное одобрение, Шешковский откланялся и отправился к себе домой.

По дороге он встретил Митьку Жемчугова, с беспечным видом гулявшего под оголенными деревьями Невского проспекта, и махнул платком, который держал заранее приготовленным в руке.