Наталья Дмитриева - Алхимики Страница 67

Два белых лебедя беззвучно скользили по мутно-коричневой глади пруда, отражаясь в ней, как в выцветшем зеркале.

Андреас замер, скрытый кустами от любопытных глаз. Но сам он, как ни старался, не мог отвести взгляда от открывшейся ему картины.

Одна из женщин медленно поднялась и прошла мимо него. Шелест ее одежды на миг заглушил иные звуки. Она была так близко, что он мог бы коснуться ее груди под тонким батистом нижней рубашки. Розовая полоска, оставленная жестким краем рукава, родинка под выступающей ключицей, рыжеватый завиток на белой шее и жемчужная испарина над пухлой губой — несколько бесконечных мгновений, отсчитанных ударами сердца, все это держалось перед его затуманенным взором, прежде чем расплыться в белесой дымке солнечного света. Как во сне, проплыл мимо Андреаса серебряный помандер на тонкой цепочке под ее грудью, и запах гвоздики и фиалкового корня призывно защекотал ему ноздри. Женщина подошла к пруду и нагнулась, пробуя воду рукой. Потом без всякого смущения она приподняла подол, обнажила гладкие икры и стала забавляться, ударяя босой ступней по воде. Сверкающие брызги взлетали вверх и дождем сыпались на пажа с флейтой. Тот катался по земле и закрывался руками, и женщина смеялась, откинув голову, и крупная капля ползла по ее нежному горлу, скатываясь за корсаж.

По-прежнему невидимый, Андреас попятился сквозь кусты и развернулся лишь тогда, когда ветви надежно скрыли от него пруд, и беседку, и женщин.

Шатаясь, как пьяный, он выбрался из сада и побрел, сам не зная, куда. Ноги привели его на площадь, и он оказался перед собором святого Румбольта, залитым солнцем и прекрасным, как небесный храм, с огромной башней, которая еще строилась и была окружена лесами.

Стрельчатый портал открылся перед Андреасом, точно райские врата; он вошел внутрь. В соборе горело множество свечей, озарявших центральный неф. Сквозь верхний ряд окон солнечный свет мягко очерчивал выступающие ребра высокого свода, дробился в разноцветных стеклах витражей, отражался в позолоченных крестах и рамах, обрамлявших картины жития небесного покровителя храма. Далеко впереди сиял алтарь в окружении статуй двенадцати апостолов; облака ладана плыли над их головами, точно нимбы.

Полуденная месса подходила к концу, и священник благословлял паству.

Желая успокоить смятенную душу, Андреас направился в боковой проход: здесь было пусто, под стенами расплывались известковые лужи, а в воздухе ощущался запах краски и сырой штукатурки. Капеллы за полукружьями арок казались темными пещерами, в которые еле мерцали крохотные огоньки. В одной Андреасу почудилось движение, и он остановился, а потом отступил за колонну. Привыкнув к темноте, его глаза вскоре смогли различить детали убранства и множество гербов, развешанных по стенам. Напротив входа возле золоченой статуи агнца Божьего стояла молодая женщина в одежде зажиточной горожанки. Привлеченная звуком шагов, она обернулась — на ее лице в обрамлении широких крыльев крахмального чепца было написано нетерпение.

Видно, она ждала здесь кого-то; при виде пустого коридора ее губы сердито поджались, и женщина вздохнула. Чуть заметная дрожь, пробежавшая по ее телу, непостижимым образом передалась Андреасу. Он готов был выйти из своего укрытия, но вместо этого еще теснее прижался к стене. Мимо скользнула еще одна фигура — мужская, широкоплечая — и остановилась рядом с женщиной. Оба торопливо перекрестились и одновременно вытянули руки, коснувшись друг друга кончиками пальцев. Напряженный взор Андреаса перехватил взгляд, которым они обменялись, и в ту же секунду его сердце подпрыгнуло, а горло перехватило, будто удавкой. Чудь слышный вздох прошелестел по капелле и смешался с треском свечных фитилей — но в ушах философа он отозвался подобно громовому раскату.

И Андреасу показалось, что перед ним раскрывается черная бездна, и кто-то под призрачной вуалью манит его туда мягкими белыми руками. Он не мог различить лица этого призрака, но оно было знакомо ему до последней черты; и он знал, что белокурые волосы под вуалью перевиты серебряными шнурками.

Она двигалась ему навстречу и вдруг встала на место горожанки. А он превратился в ее спутника, и их руки соприкоснулись. Она откинула вуаль и улыбнулась ему ярким, как вишня, ртом. Ямочки на ее щеках становились все глубже и глубже, пока сквозь них не проглянули десны и мелкие неровные зубы. Черные трещины прочертили лицо, и оно стало осыпаться, как штукатурка под ударами молотка; но, несмотря на это, женщина продолжала тянуться к нему, все ближе и ближе, пока их губы не соприкоснулись.

Поцелуй ледяной иглой пронзил Андреаса до самого сердца, и он вскрикнул беззвучно и разрыдался, стиснув зубами искалеченные пальцы.

А мужчина и женщина, не заметив его, вышли из капеллы и направились к алтарю.

XXII

А Ренье, увлеченный новой мыслью, отправился на Botermarkt, где, кроме масла, кунжутного, оливкового и конопляного, торговали всякой всячиной — от овощей и пряных трав до позолоченной кожи и пуговиц из латуни. Еще здесь ошивались шулера и жонглеры, воришки, бродячие проповедники, торговцы святыми мощами, фальшивомонетчики, нищие и бродяги — всех понемногу.

Однако среди этого изобилия пикардиец поначалу не нашел того, что ему нужно. Миновав торговые ряды, он вышел к фонтану: две пустоглазые каменные рыбы лениво цедили воду из распахнутых ртов. С одной стороны от низкого парапета стояли жаровни продавца вафель, с другой — цирюльник и зубодер, ревниво косясь друг друга, наперебой зазывали клиентов. Между ними дремал человек в соломенной шляпе размером с тележное колесо — его рука в кольце деревянных четок покоилась на коробе, размалеванном звездами; самая большая звезда сердито таращилась на пикардийца с крышки.

Ренье оглядел спящего и остался доволен, потом, не долго думая, выбил короб из-под его руки. Коробейник дернулся, спросонок уронив шляпу. Его лицо показалось Ренье знакомым, а тот при виде пикардийца раскрыл рот, да и замер, как рыба в фонтане.

Приглядевшись, Ренье узнал Стефа из Антверпена.

— Вот уж встреча! — воскликнул он, смеясь. — Неправду говорят, что все дороги ведут в Рим. В Нидерландах все ведут в Мехелен.

А Стеф только открывал и закрывал рот. Наконец он вымолвил:

— Знать бы заранее, что наши пути пересекутся, не пошел бы этой дорогой даже за пять золотых монет.

— И я не ожидал увидеть тебя здесь, — сказал Ренье. — Но, коли так случилось, оно и к лучшему.

— К лучшему? — закричал Стеф. — Бог, видно, совсем меня не любит, если вновь свел с тобой. Хуже было бы только с чумой повстречаться! Да что я говорю? Ты сам хуже чумы, от тебя и смерть заплачет.