Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 11 Страница 68

Тут он примолк на мгновение, а затем добавил очень тихо и робко:

— Внушаемой ею всем другим!

Елизавета сделала вид, что нахмурилась, но невольно улыбнулась и ответила:

— Ты удивительно наглый плут. Ты женат на этой девушке?

Лестера волновали такие сложные и болезненно-острые чувства, что ему казалось, будто вся его жизнь зависит от ответа Варни. А тот, после минутной, на этот раз уже подлинной нерешительности, ответил:

— Да!

— Ах ты негодяй, лживый негодяй! — воскликнул Лестер, придя в ярость. Но он не в силах был добавить ни слова к фразе, которую начал с таким неистовым пылом.

— Нет, милорд, — вмешалась королева, — мы оградим, с вашего разрешения, этого человека от вашего гнева. Мы еще не закончили с ним разговора. Так вот, знал ли ваш хозяин, лорд Лестер, о вашей проделке? Говори правду, приказываю тебе, и я сама поручусь за твою безопасность, кто бы тебе ни угрожал.

— Всемилостивейшая государыня, — сказал Варни, — если говорить правду, как на духу, то милорд-то и был всему причиной.

— Ах ты подлец, ты хочешь предать меня? — крикнул Лестер.

— Продолжай, — быстро сказала королева, обращаясь к Варни, залившись румянцем, со сверкающими глазами, — продолжай. Здесь не повинуются ничьим приказам, кроме моих.

— Они всесильны, государыня, — ответил Варни, — и от вас не может быть тайн. Но мне не хотелось бы, — добавил он, озираясь кругом, — говорить о делах моего господина в присутствии чужих ушей.

— Отойдите в сторону, милорды, — приказала окружающим королева. — А ты продолжай. Какое отношение имеет граф к твоей мерзкой интриге? Только смотри, милейший, не клевещи на него!

— Я далек от стремления опорочить своего благородного покровителя, — возразил Варни, — но вынужден признать, что какое-то глубокое, всепоглощающее, хотя и тайное чувство недавно овладело им, отвлекло его от домашних забот, которыми прежде он занимался с такой священной тщательностью, и дало нам возможность совершать разные проступки, которые, как вот в этом случае, отчасти позорят и его самого. Без этого я не имел бы ни возможности, ни досуга совершить проступок, навлекший на меня его немилость — самую тяжелую, какую только возможно, если не считать, конечно, еще более ужасного гнева вашего величества.

— И только в этом смысле, и ни в каком ином, причастен он к твоей вине? — спросила Елизавета.

— Конечно, государыня, ни в каком ином, — подтвердил Варни. — Но с тех пор, как с ним что-то стряслось, он уже сам не свой. Взгляните на него, государыня, как он бледен, как весь дрожит. Как все это непохоже на его обычные манеры, полные величия! А почему, скажите, ему бояться вашего величества? Ах, государыня, все началось с той минуты, как он получил этот роковой пакет!

— Какой пакет и откуда? — живо спросила королева.

— Откуда, государыня, не могу догадаться. Но я его приближенный и знаю, что он с той поры носит вокруг шеи идущий до самого сердца локон, на котором подвешен крохотный золотой медальон в форме сердца. Когда граф один, он с ним разговаривает, не расстается с ним даже во сне… Никакой язычник не поклоняется так усердно своему идолу!

— Ты плут, сующий нос не в свои дела, если ты так подглядываешь за своим господином, — сказала Елизавета, покраснев, но не от гнева, — да вдобавок и болтун, если рассказываешь о его безумствах. А какого цвета локон, о котором ты тут мелешь какую-то чепуху?

Варни ответил:

— Поэт, государыня, назвал бы его нитью из золотой ткани, сотканной Минервой. Но мне кажется, что он светлее даже чистейшего золота и скорее, пожалуй, похож на последний солнечный луч на закате тихого весеннего дня.

— Ну, знаете, вы сами поэт, мистер Варни, — с улыбкой сказала королева. — Но я не могу с такой быстротой улавливать ваши редкостные метафоры. Взгляните на этих дам, есть ли, — тут она приумолкла, стараясь принять совершенно равнодушный вид, — есть ли среди них такая, у кого цвет волос напоминает этот локон? Не любопытствуя, конечно, насчет любовных тайн лорда Лестера, я хотела бы все-таки узнать, какие локоны похожи на нить из ткани Минервы или… как это вы сказали… на последние лучи майского солнца.

Варни обвел взглядом залу. Его взор переходил с одной дамы на другую, пока наконец не остановился на самой королеве, но с выражением глубочайшего благоговения.

— В этой зале, — произнес он, — я не вижу локонов, достойных подобных сравнений, если только не там, куда я не дерзаю поднять свои взоры.

— Что такое, наглец вы этакий! — рассердилась королева. — Вы осмеливаетесь намекать…

— О нет, ваше величество, — ответил Варни, прикрывая глаза рукой, — но меня ослепили лучи майского солнца.

— Довольно, хватит, — сказала королева, — ты просто сумасшедший.

И, резким движением отвернувшись от него, она пошла туда, где стоял Лестер.

Во время диалога королевы с Варни в зале, как бы по мановению жезла восточного мага, воцарилась атмосфера напряженного любопытства вместе с надеждами, опасениями и страстями, всегда волнующими придворные круги. Все застыли на местах и перестали бы даже дышать, если бы это позволили законы природы. Все было накалено до предела, и Лестер, видя, как кругом желают или страшатся его триумфа или опалы, забыл то, что ему было раньше внушено любовью, и сейчас не думал ни о чем, кроме успеха или позора, зависящих от одного кивка Елизаветы и преданности Варни. Он быстро вернул себе самообладание и приготовился сыграть свою роль в предстоящей сцене. Судя по взглядам, которые бросала на него королева, он понял, что слова Варни, что бы он ни говорил, оказались к его выгоде. Елизавета недолго томила его неизвестностью. Ее более чем милостивое обращение к нему определило его триумф в глазах его соперника и всего английского двора.

— У вас этот Варни — весьма болтливый слуга, милорд, — сказала она. — Хорошо, что вы не посвящаете его ни во что такое, что могло бы повредить вам в нашем мнении. Поверьте мне, он непременно бы проболтался.

— Но промолчать перед вашим величеством было бы изменой, — подхватил Лестер, изящно преклонив одно колено. — Я хотел бы, чтобы мое сердце было обнажено перед вами больше, чем это мог бы сделать язык любого слуги.

— Неужели, милорд, — сказала Елизавета, бросая на него нежные взоры, — в вашей жизни нет ни одного уголка, который вы не желали бы скрыть завесой? Ага, я вижу, что этот вопрос вас смутил. Но ваша королева знает, что она не должна слишком глубоко вдумываться в причины, заставляющие ее подданных верно служить ей. Иначе она увидела бы то, что могло бы — или по крайней мере должно было бы — ее разгневать.