Александр Дюма - Сан-Феличе. Книга вторая Страница 7

Вот почему столь справедливо, что популярность Луи Филиппа не только поддерживалась благодаря многочисленным покушениям, которым он подвергался в течение восемнадцати лет своего царствования, но еще и увеличивалась.

Если вы закажете во Франции службу в память Фиески, Алибо и Леконта, кто решится прийти на нее? Разве что мать-старуха, благочестивая сестра либо сын, не виновный в отцовском преступлении.

В каждую годовщину смерти Милано за спасение его души в Неаполе служат мессу; в каждую годовщину Церковь выходит на улицу.

И в самом деле, блистательная история Италии заключена между покушением Муция Сцеволы на царя этрусков и убийством Цезаря Брутом и Кассием.

Но как поступил сенат, с согласия которого Муций Сцевола собирался убить Порсену, когда убийца, помилованный врагом Рима, вернулся в Рим с сожженной рукой?

От имени республики сенат наградил убийцу и от имени республики, которую он спас, предоставил ему земельное угодье.

А что сделал Цицерон (слывший в Риме образцом человеческой честности), когда Брут и Кассий убили Цезаря?

Он добавил главу к своей книге «De officiis» 5, пытаясь доказать, что, когда член общества этому обществу вреден, каждый гражданин, становясь хирургом в деле политики, имеет право отсечь его от тела общества.

Имея в виду сказанное выше, заметим: если даже мы излишне самонадеянны, веря в то, что наша книга имеет ценность, хотя в действительности она ею не обладает, тем не менее, просим всех философов и даже судей взвесить эти соображения, которые не принимаются во внимание ни адвокатами, ни даже самими подсудимыми всякий раз, когда итальянец, и особенно итальянец из южных провинций, оказывается замешанным в попытке политического убийства.

Одна Франция достаточно цивилизованна, чтобы поместить в один ряд Лувеля и Лассенера, и если она делает исключение для Шарлотты Корде, то лишь по причине физического и нравственного ужаса, который вызывал жабообразный Марат.

LXXXI. ГДЕ СЛУЧАЕТСЯ ТО, ЧТО ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ

Перемирие, как мы уже сказали, было подписано 10 января, и город Капуа, согласно его условиям, 11-го перешел к французам.

Тринадцатого января князь Пиньятелли вызвал во дворец представителей города.

Наместник рассчитывал побудить их к тому, чтобы они изыскали способ распределить между крупными собственниками и богатыми негоциантами города половину контрибуции в два с половиной миллиона дукатов, которую необходимо было выплатить через день. Но депутаты, на этот раз впервые удостоенные милостивого приема, наотрез отказались взять на себя эту неблагодарную миссию, заявив, что это их никак не касается и пусть тот, кто принял такое обязательство, выполняет его сам.

Четырнадцатого января (события с каждым днем становятся все более грозными вплоть до 20 января, и мы будем рассказывать об этом) восемь тысяч солдат генерала Назелли, снова погруженные на суда в устье Вольтурно, прибыли в Неаполитанский залив с оружием и боевыми припасами.

Можно было расположить этих людей на дороге, ведущей из Капуа в Неаполь, заручиться поддержкой тридцати тысяч лаццарони и обеспечить таким образом неприступность города.

Но князь Пиньятелли, утративший всякую популярность, чувствовал себя недостаточно прочно, чтобы принять подобное решение, а это было сейчас крайне необходимо, дабы предотвратить нависшую угрозу нарушения перемирия. Мы говорим о нависшей угрозе потому, что если пять миллионов, из которых еще не было выплачено ни одного су, на другой день не были бы внесены, то перемирие по праву считалось бы нарушенным.

С другой стороны, патриоты желали нарушения перемирия, которое удерживало французов, их братьев по духу, от похода на Неаполь.

Князь Пиньятелли не принял никаких мер в отношении восьми тысяч солдат, прибывших в порт; видя это, лаццарони бросились к лодкам, стоящим вдоль берега от моста Магдалины до Мерджеллины, доплыли до прибывших фелук и захватили пушки, ружья и боеприпасы; солдаты позволили обезоружить себя, не выказывая никакого сопротивления.

Не стоит говорить, что наши друзья Микеле, Пальюкелла и Фра Пачифико руководили этой операцией, благодаря которой их люди получили отличное вооружение.

Почувствовав себя столь хорошо вооруженными, восемь тысяч лаццарони принялись кричать: «Да здравствует король!», «Да здравствует вера!», «Смерть французам!»

Солдат высадили на берег и отпустили на все четыре стороны.

Но, вместо того чтобы этим воспользоваться, они объединились в группы и стали кричать громче других: «Да здравствует король!», «Да здравствует вера!», «Смерть французам!»

Увидев, что происходит, и слыша громкие крики, комендант Кастель Нуово Масса понял, что крепость, вероятно, скоро подвергнется нападению, и послал одного из своих офицеров, капитана Симеонео, к главному наместнику спросить, каковы будут указания на случай атаки.

— Защищайте крепость, — ответил главный наместник, — но остерегайтесь причинять народу какое-нибудь зло.

Симеонео передал коменданту этот ответ, который показался обоим странным и неясным.

И в самом деле, трудно было согласовать две такие задачи — защищать крепость от нападающих и не причинять им при этом никакого вреда.

Комендант вторично послал капитана Симеонео, чтобы добиться более определенного ответа.

— Стреляйте холостыми зарядами: этого будет достаточно, чтобы рассеять толпу.

Симеонео удалился, пожав плечами; но, когда он пересекал Дворцовую площадь, его нагнал герцог Джессо, один из тех, кто вел переговоры по поводу заключения перемирия в Спаранизе, и передал новый приказ Пиньятелли — не стрелять вовсе.

Вернувшись в Кастель Нуово, Симеонео хотел было рассказать о своем посещении главного наместника, но в ту самую минуту, когда он начал свой доклад, огромная толпа устремилась к замку, сломала въездные ворота и ворвалась на мост с криками: «Королевское знамя! Королевское знамя!»

Действительно, после отъезда Фердинанда королевское знамя исчезло с башен замков, так же как в отсутствие главы государства знамя исчезало с купола Тюильри.

По желанию народа королевское знамя было возвращено на прежнее место. Тогда толпа, и в первую очередь солдаты, только что позволившие разоружить себя, потребовали оружия и боеприпасов.

Комендант ответил, что, имея все военное снаряжение на счету и под своей личной ответственностью, он не может выдать ни одного ружья и ни одного патрона без приказа главного наместника.

Пусть они придут с приказом главного наместника, и он готов отдать им все, даже замок.

Пока инспектор куртины Миникини вел переговоры с народом, Самнитский полк, охранявший двери замка, открыл их для народа.