Ильхам Рагимов - Полночь шаха Страница 7

– Нет. Я готов. Ради великой идеи.

– Прекрасно. Я тоже иду на это с чистой душой. Персия должна быть свободна от иностранной нечисти. Ни один гяур больше не будет отдавать приказы правоверным мусульманам. Крепись.

– До встречи в раю!

– До встречи в раю, брат!

Собеседники крепко пожали друг другу руки, и вошедший удалился так же тихо, чуть согнув спину, по-кошачьи семеня в сторону выхода из главного зала мечети.

Кахлил наблюдал, как нескольких молодых тегеранцев совершают новые рикаты в полуденном намазе, преклоняя колени и голову перед Аллахом. Его мысли пустились в хаотичный, безостановочный танец, с причудливыми формами и неизвестными ему ранее звуками, отдаленно напоминающими музыку.

Кахлилу не было страшно. Он ощущал вкус смерти как горьковато-сладкую смесь некой неведомой ему ранее пищи, которую вскармливали ему из невидимой большой тарелки. Кончиками пальцев он словно наяву нащупывал ее каемочку с орнаментом, вытесненные на ней узоры и острые края, готовые порезать его пальцы в кровь. Он чувствовал запах и вкус стряпни всей своей молодой физической плотью. Террорист вкушал пищу мученика, которой невозможно было насытиться.

Он готов был уже сейчас принести себя в жертву, но для исполнения мечты нужно было дождаться седьмого числа. Стоя на узорчатом ковре, он рисовал в своем воображении картины наслаждений после земной жизни, в которые он окунется. В раю Кахлил не хотел быть плотником. Агайи ему это обещал.

– Расступись!.. Дорогу!.. Не приближаться!.. – кричали телохранители Али Размара, рассекая толпу руками. Твердой офицерской походкой стройный, чуть худощавый генерал шел по расчищенному живому коридору. Он направлялся к главным вратам одной из центральных тегеранских мечетей. Шел спокойно, не ощущая тревог и потаенных страхов. Человек, прошедший сквозь горнило кровавых баталий, теряет ощущение скрытого инстинкта самосохранения в мирной жизни. А между тем именно этот инстинкт способен в неуловимый момент уберечь человека от рискованного шага, который может стать для него последним. Ангелы-хранители солдата, видимо, устав от свиста пуль, взрыва снарядов и запаха крови, в этот час были расслаблены… Равно как и телохранители премьер-министра, которые не заметили, как из толпы вдруг выскочил бородатый мужчина с пистолетом в руке.

Первая же пуля, пущенная из пистолета Тахмасиби, попала в затылок премьера, остальные две бессмысленно вошли в тело уже мертвого Размара. В отличие от Насера Фахрарая, террорист из вооруженной группировки «Федаины Ислама» был точен. Нужно ли говорить, что премьер-министр погиб на месте от первого же выстрела… Полицейский, пытавшийся схватить террориста, получил свою порцию свинца, но, к счастью для себя, был только ранен.

Тахмасиби уже почти приставил пистолет к виску, но выстрелить не успел. Те трое в толпе, убедившись, что цель достигнута, с религиозными выкриками вытащили кинжалы, желая вспороть себе животы, как самураи… Но и они тоже не успели.

Сценарий был живописным, с преобладанием красных тонов. Больше крови – чужой и своей. Здесь не один Кахлил Тахмасиби. В толпе – целая россыпь бесстрашных федаинов, готовых умереть за святое дело.

Агайи очень мудрый стратег. Он знает психологию толпы и тех, кто правит ею. Только так можно добиться желаемого. Путем запугивания кровью трусливой серой массы и ее предводителей, бравирующих своей мощью и непоколебимостью в мирное время, но поджимающих хвосты при виде реальной смерти.

Генерал Размара погиб как настоящий воин. Он достойно нес свое офицерское звание. Его мундир не будет выставлен в тегеранском музее или в офицерском клубе, но это мундир настоящего офицера – честного, благородного интеллектуала, генерала Гаджи Али Размара.

Радио в кабинете Керими было включено. Неожиданно прервалась лирическая персидская мелодия, и эфир заполнил встревоженный голос диктора: «Срочное сообщение правительства Ирана. Уважаемые сограждане, сегодня на премьер-министра нашей страны агайи Гаджи Али Размара было совершено покушение. Террорист, воспользовавшись большим скоплением людей, выстрелил в премьер-министра из пистолета. От полученных ран агайи Размара погиб на месте. Личность покушавшегося и его сообщников уточняется. В этот трагический для страны день мы приносим свои соболезнования родным и близким агайи Гаджи Али Размара, а также всему иранскому народу».

– Началось, – тяжело вздохнул Рустам, дослушав сообщение. – Вернее, все еще продолжается.

Рустам уважал погибшего генерала, считая его одним из светлых умов страны. Ему было искренне жаль генерала Размара, этого благородного человека из среды высшего офицерского состава иранской армии.

«Необходимо срочно доложить послу Садчикову и готовиться к похоронам премьер-министра» – в голове Керими замелькали разные мысли. В том числе мысль о возможной провокации во время прощания с премьером. Каждая из противоборствующих сил в Иране попытается использовать похороны Размара в свою пользу, устроив из трагедии яркое лицемерное представление. Было бы неприятно участвовать и лицезреть этот фарс.

Но деваться было некуда. Таковы были реалии его дипломатической работы.

– Не могли бы вы мне объяснить, Рустам, откуда у этой пестрой толпы в руках «Голубка» Пикассо? – посол Садчиков беспристрастно наблюдал, как многотысячная людская масса, принимавшая участие в похоронах Размара, скандировала коммунистические лозунги. Это был даже не вопрос, а вполне прозрачный намек на то, кто кукловодил этой многотысячной манифестацией.

– Разве она пестрая? – грустно усмехнулся Керими. – Мне она кажется безнадежно серой и убогой.

– Пестрота – в мыслях и в поступках, а не в одеянии. Никогда не думал, что у левых идей такие ярые приверженцы в Персии и что они так беспрепятственно будут шагать по центральным улицам столицы.

– Может, спросим у Грейди? – к месту спросил Керими.

Посол США стоял неподалеку, наблюдая за похоронами с таким же каменным выражением лица, как и у советского посла.

– Он шуток не понимает. Обидится еще, ноту протеста даст. Сейчас не к спеху, – Садчиков заметил в окружении официальных лиц огромный силуэт личного охранника Мохаммеда Реза. Шаха рядом не было, но верный пес должен быть на страже и, почуяв резкие посторонние запахи и звуки, срочно доносить хозяину.

– Кстати, Рустам, встреч больше не назначали? – Садчиков впервые повернулся лицом к своему помощнику. Вопрос был серьезный.

Керими понял, о ком идет речь, и отрицательно покачал головой. Он давно пытался встретиться взглядом с Мухтадиром Икрами, который, к сожалению, с точностью до наоборот старался от этого взгляда уходить. Икрами не имел понятия, кто такой Пикассо. Его работы вроде «Герника» и «Голубя мира» для казвинского сироты, ставшего волею судьбы приближенным к монаршему телу, были таким же дремучим лесом, как и большая политическая игра, которая разыгрывалась перед его носом.

Белая птица, плывущая в виде транспаранта над марширующей гудящей толпой, не вызывала в нем особых ассоциаций. В его кругозоре не было места произведению великого испанского художника. И потому он видел перед собой лишь вырезанного из картона голубя. А вот лозунги, что гудели у него в ушах, были понятны ему куда лучше. «Да здравствует коммунизм!», «Пусть живет вовеки наша великая Родина без англичан и американцев!», «Долой кровопийц, долой шаха!»… Эти лозунги вносили в его настроение много смуты, печали и злости.

Конец ознакомительного фрагмента.