Богам – божье, людям – людское - Красницкий Евгений Сергеевич Страница 7

Потом, когда Алексея затянула зеркальная поза ведуньи, ее тонкая настройка на ритм и тональность общего для обоих ощущения и бытия, когда он впервые повторил легкую полуулыбку Настены, поворот ее головы, заговорил легко, с желанием поделиться своими заботами и беспокойствами, Юлька было воспрянула духом. Мало ли, а вдруг мать решила поучить ее еще одной грани ведовского искусства? Однако мать, поставив Алексея в положение ведомого, тут же «отпустила» его, позволив самому выбирать, о чем говорить, и не сделала ни малейшей попытки увести собеседника туда, куда, по мнению Юльки, его и требовалось увести – в тайное и радостное восхищение Настеной, неосознанное, но непререкаемое счастье служить, радовать и ублажать…

Ну а потом и вообще все пошло как-то наперекосяк. Перво-наперво выяснилось, что Минька ошибся – Нинея Алексея не завораживала, а причиной его неразумной горячности стал… Корней! Вот уж за кем ведовства никогда не замечалось! Однако же сумел старый так попрекнуть будущего зятя холодностью и рассудочностью, что того, что называется, понесло! Ну и доигрался! Но сам Алексей ни о чем не жалел, наоборот, испытал облегчение от распада внутренних оков, в которые сам же себя и заковал! А дальше в разговоре вылезли такие вещи, которые Юлька и вовсе не могла ни понять, ни принять.

Казалось бы, Алексея в первую очередь должно было волновать душевное здоровье сына, но нет! На первом месте оказалось самоощущение бывшего Рудного воеводы в Ратном и среди ратнинцев. Понятно, конечно, что, заняв достойное место в новой семье, он мог наилучшим образом позаботиться о Савве, но…

Мужи воинские! Да как же у них ум повернут? Убить из уважения! Достойно проводить старого воина ударом меча! Как это понять? Холодным разумом высчитать, что четыре мальчишеских жизни – достойный размен на тридцать с лишним зрелых мужей, убитых на Заболотном хуторе, и остаться спокойным, глядя на бездыханные тела! Как такое простить? Полюбить, да, полюбить Миньку – Алексей искренне хотел бы иметь такого сына – и не сказать ни слова против того, чтобы он ушел с малым отрядом в поход по вражеским землям! Как в такое поверить?!

А Настена, все так же чуть заметно улыбаясь, неизменно соглашалась, что, мол, да – надо было щенкам первую кровь дать попробовать, и свою и чужую, да – надо было Михайле и самому понять, и другим показать, на что способна его Младшая стража, да – даже и грубость его в отношении старшего простительна, более того, если б не было этой грубости и попытки взять в свои руки полную власть, это означало бы, что он еще не готов принять на себя ответственность за сотню отроков. Настена соглашалась, поддерживала и все тянула и тянула из Алексея, мягко, чуть заметно, что-то еще, о чем Юльке даже страшно было задумываться.

И не зря было страшно. Оказывается, ратнинцев и отроков Младшей стражи ждет новый поход – далеко и надолго, а Алексей, хоть и говорит об этом с сожалением, твердо уверен, что вернется назад в лучшем случае половина отроков, сожаление же Алексея больше относится к тому, что осталось мало времени на учебу, а не к возможной гибели мальчишек.

Раз осталось мало времени на учебу, значит, поход скоро…

И снова со стороны Настены ни одного вопроса: когда, куда, зачем, с кем ратиться? Только легкая улыбка, только ненавязчивое согласие: да – недоучены мальчишки, да – у тех, кто ходил за болото, надежды выжить больше.

Но вот Алексей вроде бы покончил с воинскими заботами и вспомнил наконец о Савве, но и то через свои отношения с Анной-старшей. Прислонился душой ушибленный судьбой малец к вдове побратима, ластится, как к родной матери, а та ему и вправду мать заменила, и где тут давнее чувство к Анне, когда сам Алексей хотел к ней посвататься, да опоздал, а где новое, обещающее дом, покой, любовь, он и сам не знал – все перемешалось. Юлька даже чуть было не растрогалась, таким теплом и лаской вдруг повеяло от Алексея, когда тот заговорил о Минькиной матери. И куда подевался безжалостный и расчетливый воин? Как это все может уживаться в одном человеке?

А разговор все струился и струился – неторопливо, казалось бы, свободно, но только мать и дочь видели берега, за которые он никак не может выплеснуться… И тут на юную лекарку словно упал откуда-то сверху тяжеленный сундук – у Миньки есть нареченная невеста! Дочь погостного Борина Федора, обрученная с Михаилом еще в колыбели. Правда, Анна не желает этого брака, но… Но!!! Ее – Юльку – Минькина мать использует только для того, чтобы отвратить сына от мыслей о нареченной невесте Катерине! Да еще холопку – молодую бабу, которую муж вернул родителям из-за бесплодия, хочет Миньке в услужение приставить, чтобы Адамов грех познал…

Юлька сжалась в своем уголке. Зрение вдруг утратило четкость, а рука снова почувствовала хватку пальцев боярыни Анны, которые в любой миг готовы выпустить спрятанные когти… да нет, не готовы, а уже выпустили, только впились эти когти прямо в сердце! Юлька ощутила себя маленьким зверьком, которым играет, перед тем как убить, рысь – то ли сытая, то ли собирающаяся отдать добычу котятам. Нет! Уже отдала – своему детенышу Миньке! Тело застыло, а мысль забилась, как птица в тенетах, тут же найдя привычный и спасительный выход: «Мама! Она сильная, мудрая… она поможет… она знает…» И вдруг, как озарение, пришла мысль: «Материной помощи недостаточно! Минькой играют так же, как и мной, добиваются чего-то непонятного. Моим Минькой играют! Не со зла, а просто рассудив, что так будет лучше, но даже не задумываясь над тем, что у него могут быть свои собственные желания и стремления… Значит, вдвоем! Он и я! Минька меня не бросит, он сильный, умный, а я ему помогу… помогу, даже если против всех пойти придется!»

А разговор между Настеной и Алексеем неспешно тек дальше…

«О чем они там? О чем-то другом уже… да как можно сейчас о чем-то другом говорить?!! Опять о Савве…»

Как бы ни отвлекали Алексея другие заботы, какими бы важными они ему ни представлялись, мысль его, почти от любой темы, все равно возвращалась к сыну. Алексей не таил обиды на Настену за то, что не взялась лечить сына – понял, что мальца надо не лечить, а выхаживать, долго и терпеливо.

Журчат голоса, все шире и шире раскрывается душа Алексея, и уже становится ясно, что не пожалеет он впоследствии о своей откровенности, будет вспоминать этот разговор не с досадой, а с теплом и благодарностью, и еще не раз наведается этот безжалостный воин с обожженной душой в избушку лекарки в поисках понимания и сочувствия – совместного чувствования. Будет приходить как близкий друг… друг, а ведь Юлька-то хотела помочь матери совсем в другом! Друг, но любит и собирается жениться на Анне – страшном звере с когтями, спрятанными в мягких подушечках! Друг, но будет крутить Минькой так, как велит ему Анна!

А еще Демьян… А при чем тут Демьян? Разговор-то дальше ушел! Перестаралась тогда Юлька на дороге из Княжьего погоста с «лекарским голосом», приворожила к себе мальчишек, а они чуть с ножами друг на друга не поперли. Но Настена дело поправила – сумела перенести мальчишеское обожание на Анну… знала бы, на кого переносит! Да знала же, конечно, ей ли не знать! А вот Демьяна упустила – лечили его тогда Юлька с Минькой вместе, к ним и прикипела Демкина душа. К обоим! Вот откуда родилась его мрачная язвительность – рвется он между юной лекаркой и двоюродным братом, чувствует себя третьим лишним, а родной брат Кузька забыл про все и про всех, в своих мастерских блаженствует, а между родителями разлад, и остался Демка один, всеми брошенный! Мечется парень – Корнею сказал, что невместно ему старшинства под братом искать, а потом, среди Михайловых ближников совсем другое говорил: мол, не по плечу тягота, не справиться. На самом же деле он в старшинском достоинстве, из-под Михайлы выдернутом, Юльке на глаза показаться побоялся!

Подловил Демку Алексей растроганным после того, как Минька обнимал и благодарил его перед строем отроков, подловил и разговорил, выведав у мальчишки сокровенное. А про то, что случилось во время возвращения из Турова, наверно, у Миньки узнал или у Корнея. Понял, в чем дело, догадался… Надо же, он, оказывается, и это умеет… Рудный воевода, кто бы подумать мог… Хотя… сам же нечто подобное пережил, когда его побратим Фрол женился на Анне…