Александр Дюма - Королева Марго Страница 7

— Государь! Государь! — воскликнула Маргарита.

— В чем дело, душенька? — улыбнувшись, спросил Генрих.

— В том, что такие разговоры очень опасны.

— Нет, не опасны, коль скоро мы одни. Так я вам говорил… — продолжал король.

Для Маргариты это было пыткой; ей хотелось остановить Беарнца на каждом слове, слетавшем с его губ, но Генрих продолжал с показным добродушием:

— Я говорил, что опасность грозит мне со всех сторон: мне угрожает король, мне угрожает герцог Алансонский, мне угрожает герцог Анжуйский, мне угрожает королева-мать, мне угрожают и герцог де Гиз, и герцог Майеннский, и кардинал Лотарингский — словом, угрожают все. Такие вещи чувствуешь инстинктивно, вам это понятно. И вот от всех этих угроз, которые не замедлят обратиться в действие, я могу защититься с вашей помощью, потому что именно те люди, которые ненавидят меня, любят вас.

— Меня? — переспросила Маргарита.

— Да, вас, — с полнейшим добродушием ответил Генрих Наваррский. — Вас любит король Карл; вас любит, — подчеркнул он, — герцог Алансонский; вас любит королева Екатерина; наконец, вас любит герцог де Гиз.

— Государь… — пролепетала Маргарита.

— Ну да! Что же удивительного, что вас любят все? А те, кого я назвал, — ваши братья или родственники. Любить же своих родственников и своих братьев — значит жить в духе Божьем.

— Хорошо, но к чему вы клоните? — спросила совершенно подавленная Маргарита.

— Я уже сказал, к чему: если вы станете моим — не скажу другом, но союзником, — мне ничто не страшно: если же и вы будете моим врагом, я погиб.

— Вашим врагом? О нет, никогда! — воскликнула Маргарита.

— Но и другом — тоже никогда?

— Другом, быть может, и стану.

— А союзником?

— Несомненно!

Маргарита повернулась к королю и протянула ему руку. Генрих взял ее руку, учтиво поцеловал и удержал в своих руках не столько из нежности, сколько желая непосредственно ощущать душевные движения Маргариты.

— Хорошо, я верю вам и отныне считаю вас своим союзником, — сказал он. — Итак, нас поженили, хотя мы друг друга не знали и не любили; женили, не спрашивая тех, кого женят. Таким образом, у нас нет взаимных обязательств мужа и жены. Как видите, я иду навстречу вашему желанию и подтверждаю то, что говорил вам вчера. Но союз мы заключаем добровольно, к нему нас никто не принуждает; наш союз — это союз двух честных людей, обязанных поддерживать и не бросать друг друга; вы согласны с этим?

— Да, — отвечала Маргарита, пытаясь высвободить руку.

— Хорошо, — продолжал Беарнец, не спуская глаз с двери. — Так как лучшим доказательством честного союза является полное доверие, то сейчас я расскажу вам подробно, ничего не утаивая, план, который я составил, чтобы победить в борьбе всех врагов.

— Государь… — пролепетала Маргарита, невольно оглядываясь в свою очередь на кабинет, что вызвало скрытую улыбку у Беарнца, довольного успехом своей хитрости.

— Вот что я собираюсь сделать, — продолжал он, притворяясь, будто не замечает замешательства молодой женщины. — Я…

— Государь! — воскликнула она и, вскочив с места, схватила короля за локоть. — Дайте мне передохнуть: волнение… жара… я задыхаюсь!

Маргарита действительно так побледнела и так задрожала, что, казалось, вот-вот упадет на ковер.

Генрих подошел к окну в противоположной стороне комнаты и отворил его. Окно выходило на реку.

Маргарита подошла к мужу.

— Молчите! Ради самого себя, государь, молчите! — чуть слышно произнесла она.

— Сударыня, — сказал Беарнец, улыбаясь своей особенной улыбкой. — Ведь вы же сказали мне, что мы одни!

— Да, но разве вы не знаете, что можно пропустить сквозь стену или потолок слуховую трубку и услышать все?

— Хорошо, хорошо, — с чувством прошептал Беарнец. — Вы не любите меня, это правда, но правда и то, что вы честная женщина.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что будь вы способны на предательство, вы дали бы мне договорить, потому что я выдавал только себя. Вы меня остановили. Теперь я знаю, что в кабинете кто-то прячется, что вы неверная жена, но верная союзница, а теперь, — с улыбкой закончил Беарнец, — надо признаться, для меня гораздо важнее верность в политике, нежели в любви…

— Государь… — смущенно вымолвила Маргарита.

— Хорошо, хорошо, об этом поговорим после, когда узнаем друг друга лучше, — сказал Генрих и уже громко спросил:

— Ну как, теперь вам легче дышится?

— Да, государь, — тихо ответила она.

— В таком случае, — продолжал Беарнец, — я не хочу вас больше утруждать своим присутствием. Я почел своим долгом прийти, чтоб засвидетельствовать вам мое уважение и сделать первый шаг к нашей дружбе; соблаговолите принять и уважение и дружбу так же, как я их предлагаю, — от всего сердца. Спите спокойно, доброй ночи.

Маргарита посмотрела на мужа с чувством признательности, светившимся в ее глазах, и протянула ему руку.

— Согласна, — сказала она.

— На политический союз, искренний и честный? — спросил Генрих.

— Искренний и честный, — повторила королева. Беарнец пошел к дверям, бросив на Маргариту взгляд, увлекший ее, как зачарованную, вслед за мужем.

Когда портьера отделила их от спальни, Генрих Наваррский с чувством прошептал:

— Спасибо, Маргарита, спасибо! Вы истинная французская принцесса. Я ухожу спокойным. Я обделен вашей любовью, зато я не буду обделен вашей дружбой. Полагаюсь на вас, как и вы можете полагаться на меня… Прощайте!

Генрих нежно поцеловал руку жены, затем бодрым шагом направился по коридору к себе, шепотом рассуждая сам с собой:

— Что за дьявол торчит у нее? Сам король, герцог Анжуйский, герцог Алансонский, герцог де Гиз, — брат, любовник, тот и другой? По правде говоря, мне теперь почти досадно, что я попросил свидания у баронессы, но раз уж я дал слово и Дариола ждет меня… все равно. Боюсь только, что баронесса потеряет оттого, что по дороге к ней я побывал в спальне у моей жены Марго, как называет ее мой шурин Карл Девятый, — прелестное создание.

Генрих Наваррский не очень решительно стал подниматься по лестнице, ведущей к покоям г-жи де Сов.

Маргарита провожала его глазами, пока он не исчез из виду, и только тогда вернулась в комнату. В дверях кабинета стоял герцог, и эта картина вызвала в Маргарите чувство, похожее на угрызения совести.

Суровое выражение лица и сдвинутые брови герцога говорили о горьких размышлениях.

— Сегодня Маргарита нейтральна, а через неделю Маргарита станет врагом, — произнес он.