Валерий Сосновцев - Имперский раб Страница 7

– Упаси тебя Бог! Ты их в Оренбург отвези. Сквозь бунтовщиков ты пройдешь, а в Оренбурге начальству скажешь, что выручил их из плена. Выкрал, скажешь, у бунтовщиков. Сами они подтвердят, я их научу. Тебя и людей твоих наградят, охранную грамоту дадут. С ней ты под защитой российской Государыни пребывать станешь. Тебя и бай твой побоится тронуть. Тогда – живи себе в степи спокойно своей волей!.. Сам баем станешь!

Амантай прищурился, колюче вгляделся в пленника, подумал и сказал:

– Хитрый ты, Ефремка, что же за себя не просишь? Или в невольниках лучше?

– А мне так нельзя. Крепость-то сдал я. В Оренбурге мне не поверят, что я солдат для службы спасал. Мне, как командиру, петля полагается за измену присяге… – Вздохнул Ефрем и продолжил, – а невольник – не мертвец… Глядишь, и мне повезет!

– Ай да батыр, жаль, что не могу я тебя с нами оставить! Мои люди отощали. Золото нужно. А над словами твоими я подумаю.

– Смотри, Амантай, Бог свидетель! Вспомни закон степи – не обмани доверившегося!

– Я с этим законом вырос, – засмеялся Амантай.

Вскоре приказчик ходжи Гафура – знатного вельможи из Бухары, возвращавшийся туда с караваном, купил Ефрема и повез далее. Перед расставанием, Ефрем рассказал своим сослуживцам все, о чем договорился с Амантаем. Просил их тайно сообщить в Вятку его отцу, что жив и в неволю угодил. Но надеется вырваться. Солдаты поклялись исполнить.

Отец оповестит Потемкина. Так уславливались. Генерал отыщет Кашафа и Михея, а те поведают ему все.

В Бухарском караване собрались купцы из разных мест и с разным товаром, в том числе и живым. Пленники, числом около двух дюжин, шли без привязи, почти без охраны, потому что бежать было невозможно да и бессмысленно. Слишком глубоко ушли они в пустыню. Среди невольников были юноши и молодые мужчины. В это смутное время женщин далеко от домов не отпускали, а набеги творить на приграничные села работорговцы опасались. Вот и ловили отставших или заплутавших, или по случаю, как Филиппова с товарищами.

Был в караване купец, армянин из Астрахани, по имени Айваз. Он приглядывался к невольникам, старался побеседовать с каждым, говорил иногда и с Ефремом. Помогал едой, давал обносившимся кое-какую одежду. Иногда сажал ослабевших на лошадь или верблюда, и даже лечил как умел. Для окружающих ничего необычного в этом не было. Единоверцы всех религий в те времена часто вели себя так. Многие пленники не выдерживали, и слабые умирали. Хозяева позволяли похоронить умерших согласно обычаям, и через короткое время караван снова пускался в путь.

Однажды, когда хоронили юношу, украденного где-то на берегах нижней Волги, все, стоя на коленях, творили молитву у свежей могилы. Подошел Айваз, опустился на колени рядом с Ефремом. Крестясь, сказал:

– Ефрем, мы скоро расстанемся. Караван вошел в пределы бухарские и разделяется. Хочу дать тебе один совет.

Ефрем вопросительно взглянул на купца, промолчал. Купец подождал конца короткой молитвы. Когда все поднялись с колен, они зашагали рядом.

– Пленник ты необычный, заметный, к тому же воинское дело – твое ремесло. Если хочешь избежать тяжкой участи в неволе, больше оказывай почтительности, а главное, постарайся выказать свои знания в оружии огнестрельном и в воинских, европейских приемах. Бухара удалена от Европы, а ее враги – Персия и Турция – приближены. У них много советников, присланных европейскими государями. Бухарским правителям кажется, что поэтому они могут быть слабее своих противников. Если ты сумеешь просветить их на этот счет, то избежишь участи раба и сможешь даже возвыситься. Только помни, доверять тебе станут не вдруг. Ко многим коварствам приготовься. Они захотят твои знания перенять, но тебя до себя допустят неохотно… Во всем будь сильным. Здесь сила тела и духа есть главный Бог!

– Спасибо за совет, – сказал Ефрем. – Отплачу ли когда за добро твое?

– Не печалься, Бог даст, еще свидимся. Я не первый раз этими путями торговыми хожу. Аж до городу Кашкару. Меня во всех караван-сараях знают… Выкупил бы я тебя, да вызнал, что ты для дара предназначен, не продают… Ну, прощай, брат, удачи тебе!

– Прощай, – вздохнул Филиппов, – счастливый тебе путь, добрый человек…

А сам подумал с усмешкой: «Видать правду говорят – не всякое добро в пору и не всякий подарочек впрок! Выкупил бы ты меня – все сначала начинать бы пришлось!»

Караван вошел в приграничный город Бухарского ханства Варданзу. Филиппова отвели в дом купившего его приказчика. Здесь его перво-наперво чисто вымыли. Лохмотья с него сожгли, а взамен дали шаровары, длинную до колен рубаху без воротника. Подобрали для его плеч ватный халат, на ноги – чувяки из кожи. Все старое, но чистое. Голову обрили, бороду оставили… В общем, сделали так, чтобы не очень омрачал взор начальства, но и без особых затрат. Еще и потому, что в этих местах издавна ценили чистоту. Представления у европейского обывателя о нечистоплотности азиатов происходили от выдумок захолустных или придворных краснобаев, сроду не вылезавших за собственную околицу. А здесь климат таков, что если не соблюдать чистоту во всем, то непременно чем-нибудь заразишься. И если бы не чистоплотность, народы здешние давно вымерли бы от болезней. Ефрем знал это раньше. Здесь убедился воочию. За месяц он уже сносно стал понимать и изъясняться на бухарском языке. Работу ему пока определили – помогать слугам в доме: принести, подать, почистить, подмести… Старался исполнять все, что прикажут споро, с толком. Хозяева его все это примечали. Они вовсе не были доверчивы и наивны. Филиппов для них был не просто раб. Он был прежде всего чужой, из мира иных представлений, обычаев, веры. А это всегда самое загадочное и потому – самое пугающее. К тому же все знали, не укрыли этого и от самого Ефрема, что он будет подарен кому то из важных персон. Приказчик ходжи Гафура купил Ефрема не торгуясь, когда узнал, что этот невольник грамотей отменный. Ему давно было велено таких рабов отыскивать и покупать. Хозяин их потом с выгодой продавал или даже дарил. За Ефремом приглядывали особо – имущество господина должно содержаться в полном порядке.

На родине, общаясь с татарами и башкирами, Ефрем усвоил, что восточный человек обладает богатой и острой чувствительностью. Чтобы от него многое узнать, нужно много струн его души открыть. Чтобы не обидеть – в меру удивляться. Чтобы скоро не надоесть и поддерживать взаимный интерес – незачем через край восхищаться. Сами искусные, когда нужно, льстецы, эти люди быстро утрачивают к собеседнику интерес, если льстивые речи его убоги и прямолинейны. При этом на Востоке вообще не принято показывать все, что на душе, без обиняков. Это скорее вызовет подозрение в коварстве, в наличии каких-то тайных помыслов. Вопреки представлениям об их дикой необузданности, чувство меры и выдержанности здесь ценится выше горячности. Удаль должна быть уместной. Вспыльчивость считается признаком глупости. Словом, на всякое действие должна быть веская причина. Завоевать откровение и искреннее доверие здесь весьма не просто. Его нужно заслужить. И тогда только будет оно самым полным и самым искренним.