Иван Ефремов - Таис Афинская Страница 7

— Вы обе много знаете! — воскликнул Александр.

— Их профессия — они продают не только Эрос, но и знания, воспитанность, искусство и красоту чувств, — сказал с видом знатока Гефестион. — Знаете ли вы, — поддразнил Гефестион, — что такое гетера высшего круга в самом высоком городе искусств и поэзии во всей Ойкумене? Образованнейшая из образованных, искуснейшая танцовщица, чтица, вдохновительница художников и поэтов, с неотразимым обаянием женственной прелести… вот что такое Эгесихора!

— А Таис? — прервал Птолемей.

— В семнадцать лет она знаменитость. В Афинах это выше многих великих полководцев, владык и философов окрестных стран. И нельзя стать ею, если не одарят боги вещим сердцем, кому с детства открыты чувства и сущность людей, тонкие ощущения и знание истинной красоты, гораздо более глубокое, чем у большинства людей…

— Ты говоришь о ней как о богине, — сказал Неарх, недовольный тем, что Гефестион расценил спартанку ниже Таис, — смотри, она сама себя не чувствует такой…

— Это и есть верный признак душевной высоты, — вдруг сказал Александр и задумался, — …длинные гривы… — Слова спартанки пробудили его тоску о черном белолобом Букефале. — Здесь афиняне режут гриву своим лошадям, чтобы она торчала щеткой, как на шлеме.

— Для того чтобы лошади не соперничали с афинянками, среди которых мало густоволосых, — пошутила Эгесихора.

— Тебе хорошо говорить, — вдруг вмешалась молчавшая до сих пор Наннион, — когда волосы спартанок вошли в поговорку, так же как их свобода.

— Если сорок поколений твоих предков ходили бы голобедрыми, в полотняных пеплосах и хитонах круглый год, тогда и у тебя были бы волосы не хуже.

— Почему вас зовут «файномерис» — показывающими бедра? — удивился Птолемей.

— Покажи им, как должна быть одета спартанка по законам своей страны, — сказала Таис Эгесихоре, — твой старый пеплос висит у меня в опистоцелле с той поры, когда мы разыгрывали сцену из Кадмийских преданий.

Эгесихора молча удалилась внутрь дома.

Неарх следил за ней, пока она не скрылась за занавесью.

— «Много странных даров посылает судьба», — пропел насмешник Гефестион, подмигивая Птолемею.

Он обнял застенчивую Наннион, шепча ей что-то. Гетера зарделась, послушно подставив губы для поцелуя. Птолемей сделал попытку обнять Таис, подсев к ней, едва Александр отошел от нее к столу.

— Подожди, увидишь свою богиню, — отстранила она его рукой.

Птолемей повиновался, удивляясь, как эта юная девушка умеет одновременно очаровывать и повелевать.

Эгесихора не заставила себя ждать, явившись в белом длинном пеплосе, полностью раскрытом на боках и удерживавшемся только узкой плетеной завязкой на талии. Сильные мышцы играли под гладкой кожей. Распущенные волосы лакедемонянки струились золотом по всей спине, закручиваясь в пышные кольца ниже колен, и заставляли еще выше и горделивее поднимать голову, открывая крепкие челюсти и мощную шею. Она танцевала «Танец волос» — «Кометике» — под аккомпанемент собственного пения, высоко поднимаясь на кончиках пальцев, и напомнила великолепные изваяния Каллимаха — спартанских танцовщиц, колеблющихся, как пламя, словно вот-вот они взлетят в экстатическом порыве.

Вздох общего восхищения приветствовал Эгесихору, медленно кружившуюся в сознании своей красоты.

— Поэт был прав! — Гефестион оторвался от Наннион. — Как много общего с красотой породистой лошади и ее силой!

— Андраподисты — похитители свободных — хотели однажды захватить Эгесихору. Их было двое — зрелые мужчины… Но спартанок учат сражаться, а они думали, что имеют дело с нежной дочерью Аттики, предназначенной жить на женской половине дома, — рассказывала Таис.

Эгесихора, даже не раскрасневшись от танца, подсела к ней, обняв подругу и нисколько не стесняясь жадно глядящего на ее ноги Неарха.

Александр нехотя поднялся.

— Хайре, критянка! Я хотел бы любить тебя, говорить с тобой, ты необычно умна, но я должен идти в Киносарг — святилище Геракла. Мой отец приказал прибыть в Коринф, где будет великое собрание. Его должны выбирать главным военачальником Эллады, нового союза полисов, конечно, без упрямой Спарты.

— Опять они отделяются! — воскликнула Таис.

— Что ты разумеешь под словом «опять»? Это было много раз…

— Я думала о Херонее. Если бы спартанцы объединились с Афинами, то твой отец…

— Проиграл бы сражение и ушел в Македонские горы. И я не встретился бы с тобой, — засмеялся Александр.

— Что же принесла тебе встреча? — спросила Таис.

— Память о красоте!

— Везти сову в Афины! Разве мало женщин в Пелле?

— Ты не поняла. Я говорю о той, какая должна быть! Той, что несет примирение с жизнью, утешение и ясность. Вы, эллины, называете ее «астрофаэс» — звездносветной.

Таис мгновенно скользнула с кресла и опустилась на подушку около ног Александра.

— Ты совсем еще юн, а сказал мне то, что запомнится на всю жизнь, — и, подняв большую руку царевича, она прижала ее к своей щеке.

Александр запрокинул ее черную голову и сказал с оттенком грусти:

— Я позвал бы тебя в Пеллу, но зачем тебе? Здесь ты известна всей Аттике, хоть и не состоишь в эоях — Списке Женщин, а я — всего лишь сын разведенной царской жены.

— Ты будешь героем, я чувствую!

— Что ж, тогда ты будешь моей гостьей всегда, когда захочешь…

— Благодарю и не забуду. Не забудь и ты — Эргос и Логос (Действие и Слово) едины, как говорят мудрецы.

Гефестион с сожалением оторвался от Наннион, успев все же договориться о вечернем свидании. Неарх и Эгесихора скрылись. Птолемей не мог и не хотел отложить посещение Киносарги. Он поднял за руку Таис с подушки, привлекая к себе.

— Ты и только ты завладела мной. Свободна ли ты и хочешь, чтобы я пришел к тебе снова?

— Об этом не сговариваются на пороге. Приходи еще, тогда увидим. Или ты уедешь в Коринф тоже?

— Мне нечего делать там! Едут Александр с Гефестионом.

— А тысячи гетер храма Афродиты Коринфской? Они служат богине и не берут платы.

— Я сказал и могу повторить — только ты!

Таис лукаво прищурилась, показав кончик языка между губами удивительно четкого и в то же время детского очерка.

Трое македонцев вышли на сухой ветер и слепящие белизной улицы.

Таис и Наннион, оставшись вдвоем, вздохнули, каждая о чем-то своем.

— Какие люди, — сказала Наннион, — молодые и уже столь зрелые. Могучему Гефестиону всего двадцать один, а царевичу девятнадцать. Но сколько людей они оба уже убили!

— Александр красив. Учен и умен, как афинянин, закален, как спартанец, только… — Таис задумалась.