Френсис Мэсон - Золотой адмирал Страница 7

На ют поспешно вынесли[19] снизу бочку крепкого английского пива, и золотистое его тепло казалось вполне приемлемым — при том, что угощение Фостера подавалось в уродливых кружках из вощеной кожи, вряд ли способствующей улучшению его вкуса.

Официальное разрешение на торговлю, важно объяснил дон Франциско капитану Фостеру через Уолтера Гудмена, будет дано сегодня же после полудня. Собственно, он и сам уже решил закупить крупную партию трески, солонины и других съестных припасов для своих гарнизонов.

Холодно улыбнувшись, он обнажил большие с янтарным оттенком зубы.

— По правде говоря, сеньор капитан, я признаюсь, что здесь, в Бильбао, мы находимся в крайней нужде, и ваш груз для нас очень желателен. Ибо, что ни час, многие мои солдаты умирают от голода. Поэтому я надеюсь, сеньор, — он повернулся к Гудмену и действительно хлопнул этого дородного господина по плечу, — вы будете настолько добры, что определитесь со своими ценами сегодня и произведете доставку завтра.

— Ваше превосходительство слишком добры, — Мастер Гудмен сделал такой глубокий вздох удовлетворения, что широкий его ремень с медной пряжкой натянулся на объемистом животе, который затем опал и висел над ремнем, пока он называл ряд цен, запрашивать которые часом раньше он бы просто не осмелился.

Коррехидор и его спутники без малейших колебаний приняли поистине грабительские цены Гудмена. Уайэтт, стоя сбоку от этих тонконосых широкоплечих купцов, ощутил окрыленность успехом. Боже милостивый! Этот толстопузый Уолт Гудмен уже за половину своего груза ухитрился заработать сверх прибыли тысячу дукатов.

Помощник капитана едва мог поверить своим ушам. Ведь если эта сделка состоится, он сам заработает семьдесят пять английских фунтов. Черт возьми! Это более чем удвоит ту сумму, на которую он рассчитывал в самых оптимистических своих предположениях. Теперь он уж наверняка купит прекрасную шпагу и ожерелье из филигранного золота, чтобы украсить изящную шейку Кэт Ибботт.

В холодных серых глазах Джона Фостера затеплилась удовлетворенность, а его загорелое, изрезанное глубокими морщинами лицо смягчилось впервые с тех пор, как его барк стал на якорь в гавани Бильбао.

— Спросите-ка у этих джентльменов, — попросил Гудмен, — не захотят ли они остаться и вкусить доброй английской солонины с капустой.

Дон Франциско и его черноглазые спутники посовещались и потом заявили, что готовы воспользоваться гостеприимством «Первоцвета».

— Они наверняка умирают от голода, — тихо сказал Гудмен в сторону Уайэтта. — Иначе ни один кабальеро такого ранга, как коррехидор, не соизволил бы явиться к нам на судно. По-моему, мы как поросята в клевере, так сказать.

— Может, оно и так, но все же… — С самого начала, как только прибыл коррехидор, Уайэтт чувствовал все нарастающее беспокойство. И он так же тихо отвечал: — Да провалиться мне, если я понимаю, почему сам коррехидор вдруг решил заявиться сюда. Обычно, чтобы доставить лицензию на торговлю, подходил какой-нибудь жадный и немытый тененте[20] из конторы начальника порта, а его превосходительство даже лицензии не привез.

Принесли сочный кусок солонины, лишь недавно помещенной в рассол, нежную бело-зеленую капусту порезали кусочками и разложили по горшочкам вместе с молодым лучком и несколькими драгоценными морковками. В кружки снова налили пенистого янтарного пива, и гостившие купцы живо их опустошили. Тощие личности в черном свободно расхаживали по палубе, критически осматривали такелаж, заглядывали в трюм через люки, которые в эту жару оставались открытыми.

Тем временем на крошечном юте «Первоцвета», на паре бочек из-под дегтя, соорудили стол. Рядом расставили малые бочонки и тюки, на которые можно было усадить посетителей. Для украшения стола достали свинцовую солонку, несколько видавших виды оловянных блюдечек и, в честь такого беспрецедентного события, мельницу для перечных зерен.

Уайэтт, обливаясь потом, собственноручно соорудил из старого марселя импровизированный тент: весеннее солнце в этот час становилось поистине безжалостным. От натянутой парусины исходил мягкий золотистый свет, и в нем драгоценные камни в серьгах и медальонах коррехидора и его офицеров сверкали еще роскошней.

Вскоре еда, исходящая паром и сочными ароматами, ожидала гостей, которые, забыв свою прежнюю надменность, не нуждались в повторном приглашении и приступили к делу с плохо скрываемой жадностью. Потому было довольно-таки удивительно, что, когда с едой покончили все лишь наполовину, коррехидор вдруг отставил тарелку и обратился к хозяину:

— Тысячу извинений, сеньор капитан, но ваше великолепное гостеприимство подсказывает мне, что я должен съездить на берег за особыми винами, а также привезти вам вашу лицензию на торговлю.

Взгляд блестящих темно-коричневых глаз испанца перепорхнул с одного его адъютанта на другого.

— Дон Хосе и дон Альфредо поедут со мной. Вы, сеньор Гусман, дон Педро, дон Луис и остальные, останетесь, чтобы наслаждаться этим восхитительным столом.

Названные им испанцы остались, сияя улыбками, тогда как те, кому было велено сопровождать коррехидора, вели себя «кисло, как шлюхи в церкви», как позже заметил боцман Браун. Несмотря на возражения, достаточно искренние со стороны капитана «Первоцвета»и суперкарго, дон Франциско де Эскобар спустился в свою небольшую галеру, и она под ударами весел поплыла, направляясь к берегу, по воде, которая под густеющими облаками становилась уже желто-серой.

— Чтоб им сдохнуть, всем этим неблагодарным иностранным ублюдкам! — проворчал Фостер. — Никогда бы не поверил, что такие отощавшие дворяне способны расстаться с обильным столом.

Стоя у поручней, Генри Уайэтт потянул за рыжеватый волосок, выбившийся среди легкого пушка на его квадратной челюсти. Наконец он бросил на Фостера насмешливый взгляд и сказал:

— Будь я неладен, если во всем этом нет чего-то удивительно странного.

Фостер расправил плечи под штопаной-перештопаной рубахой.

— Верно, Генри, это очень странно. Чего это Эскобару вдруг понадобилось оставлять у нас своих людей? А может, он говорил правду насчет того, что ему нужно возвратиться за нашей лицензией?

— Я в это поверю, когда у свиней вырастут крылья. — Уайэтт бросил проницательный взгляд на оставшихся посетителей, смеющихся и быстро уплетающих блюда, оставленные их товарищами. — Я вот что думаю, Джон. Пока ты будешь занимать этих донов, я потихоньку насторожу наших людей. А вдруг выяснится, что нам грозит опасность — хоть мы и знать не знаем, с какой это стати.

Как только стало ясно, что дон Луис и его спутники готовы поглотить все, что бы им ни предлагалось, Джон Фостер приказал принести самого крепкого пива, что имелось у него на борту.