Бернард Корнуэлл - Враг божий Страница 7

– Со дня на день, госпожа.

– И привезет Ланселота?

– Думаю, да.

Она скривилась.

– Когда мы последний раз виделись, лорд Дерфель, я должна была выйти за Гундлеуса. Теперь за Ланселота. Один король за другим.

– Да, госпожа.

Ответ был неуместный, даже глупый, однако любовь сковывала мне язык. Я хотел одного: быть с Кайнвин, однако, очутившись подле нее, не смел выразить то, что у меня душе.

– И я стану королевой Силурии, – без всякой радости проговорила Кайнвин. Она остановилась и указала на широкую долину Северна. – Сразу за Долфорвином лежит укромная лощина, в которой стоит домик и растут яблони. В детстве я думала, что Иной мир – такой же: уютное, безопасное место, где я смогу жить счастливо и растить детей. – Она рассмеялась над собой и тронулась дальше. – Каждая вторая девушка Британии мечтает выйти за Ланселота и стать королевой, а мне нужна лишь маленькая яблоневая лощина.

– Госпожа, – начал я, собираясь с духом, чтобы открыть ей свое сердце, однако Кайнвин тронула меня за руку, удерживая от ненужных слов – видимо, угадала мои мысли.

– Я должна исполнить свой долг, лорд Дерфель.

– Моя клятва нерушима, – выпалил я. Для меня это было почти признание в любви – яснее выразиться я не решался.

– Знаю, – отвечала Кайнвин. – Мы ведь друзья, правда?

Я хотел быть ей больше чем другом...

– Да, госпожа.

– Тогда я скажу тебе то же, что сказала брату. – Она взглянула на меня серьезными синими глазами. – Не знаю, хочу ли я выйти за Ланселота. Однако я пообещала Кунегласу с ним встретиться, прежде чем ответить "да" или "нет". Что обещала, выполню, а вот дам ли согласие, не знаю. – Она молча прошла несколько шагов, видимо решая, говорить ли дальше, и наконец сочла, что мне можно доверять. – После того как мы виделись в последний раз, я побывала у жрицы в Маэствире. Та отвела меня в пещеру сновидений и усыпила на ложе из черепов. Я хотела узнать свою судьбу, но не запомнила никаких снов. Когда я проснулась, жрица сказала, что первый, кто захочет взять меня в жены, возьмет в жены смерть. – Она взглянула на меня. – Ты что-нибудь понял?

– Нет, госпожа. – Я тронул рукоять Хьюэлбейна. Предостерегала ли меня Кайнвин? Я не говорил ей о своей любви, но она наверняка разгадала мои чувства.

– Вот и я не поняла, поэтому спросила Иорвета, что означает пророчество. Он посоветовал не тревожиться; жрица, мол, потому и говорит загадками, что не может сказать ничего внятного. Думаю, пророчество означает, что мне не следует выходить замуж, и наверняка знаю одно: я трижды подумаю, прежде чем вступить в брак.

– Вы знаете и другое, госпожа, – сказал я. – Моя клятва крепка.

– Да. Я рада, что ты здесь, лорд Дерфель. – С этими словами она припустила вперед и забралась на повозку, а я остался раздумывать над пророчеством. Никакой утешительной разгадки в голову не приходило.

Артур приехал в Кар Свос через три дня с двадцатью всадниками, сотней копейщиков, бардами и арфистами. Он привез Мерлина и Нимуэ, привез дары – золото, снятое с убитых в Лугг Вейле. А еще – Твиневеру и Ланселота.

При виде Гвиневеры я застонал.

Мы одержали победу и заключили мир, и все равно мне казалось жестокостью со стороны Артура привезти сюда женщину, ради которой он отверг Кайнвин. Однако Гвиневера настояла и прибыла в Кар Свос на повозке, убранной мехами, обтянутой цветными полотном и украшенной зелеными ветвями в знак мира. Королева Элейна, мать Ланселота, была в той же повозке, но все смотрели только на Гвиневеру. Стоя, въехала она в ворота Кар Своса и продолжала стоять, пока волы не остановились перед воротами королевского дома, где она когда-то жила как бедная родственница, и куда теперь вернулась победительницей.

На ней было льняное, выкрашенное в золотистый цвет платье, золото на шее и на запястьях, пышные рыжие волосы венчал золотой обруч. Она носила под сердцем дитя, но драгоценная золотая ткань скрывала живот. Она походила на богиню.

Если Гвиневера выглядела богиней, то Ланселот въехал в Кар Свос подобно богу. Многие приняли его за Артура, так великолепно он смотрелся на белом коне под светлой, расшитой золотыми звездами попоной. Доспех из украшенных белой эмалью пластин покрывал белый, с алой каймой плащ; ножны тоже сверкали белизной. Смуглое красивое лицо обрамлял золоченый шлем; крылья орлана, украшавшие его на Инис Требсе, сменились лебяжьими.

Народ ахал; я слышал, как по толпе пробежал шепоток: Ланселот, трагический король утраченного королевства Беноик, будущий супруг их принцессы... У меня упало сердце; я испугался, что его великолепие ослепит Кайнвин. Толпа едва заметила Артура, одетого в белый плащ поверх короткой кожаной безрукавки и явно смущенного своим возвращением в Кар Свос.

Кунеглас дал в честь гостей пир. Сомневаюсь, что приезд Гвиневеры его обрадовал, однако он был человек спокойный и, в отличие от отца, не чувствовал себя оскорбленным по любому поводу, поэтому обходился с Гвиневерой, как с королевой: наливал вино, накладывал еду, наклонялся к ней, чтобы поговорить. Артур, сидевший по другую руку от Гвиневеры, так и сиял. Рядом с ней он всегда выглядел счастливым; наверняка ему приятно было видеть, как ее чествуют в том самом зале, где она когда-то стояла в толпе людей низкого звания.

Артур старался особенно угождать Кайнвин. Все знали, что он разорвал помолвку с Кайнвин, чтобы жениться на бесприданнице Гвиневере; многие повисцы поклялись не забыть Артуру обиду, но Кайнвин его простила и всем своим видом это показывала. Она улыбалась, трогала его за локоть, наклонялась к нему; когда же мед растопил последние остатки враждебности, король Кунеглас соединил руки своей сестры и Артура в знак примирения. Пирующие разразились одобрительными криками. Старые счеты остались в прошлом.

Потом Артур встал, взял Кайнвин за руку и так же символично подвел ее к пустому месту рядом с Ланселотом. Снова грянули радостные возгласы. Я с каменным лицом смотрел, как Ланселот встает, приветствуя Кайнвин, затем садится и наливает ей вина. Он снял с запястья тяжелый золотой браслет; Кайнвин сделала вид, будто отказывается от щедрого подарка, но Ланселот надел браслет ей на руку. Золото блеснуло в свете тростниковых лучин. Воины пожелали увидеть дар Ланселота; Кайнвин робко подняла руку, показывая тяжелое золотое украшение. Все снова радостно закричали – все, кроме меня. Вокруг гремели голоса, ливень стучал по крыше. Она ослеплена, думал я, она ослеплена. Звезда Повиса пала перед утонченной красотой Ланселота.

Я бы ушел от тоски под проливной дождь, если в не Мерлин. В начале пира он сидел на возвышении с королями, потом перебрался к воинам. Он ходил по зале, останавливаясь, чтобы послушать разговор или перекинуться с кем-нибудь парой слов. Седые волосы он зачесал от тонзуры назад, заплел в косы и перевязал черными лентами, как и бороду. Длинное морщинистое лицо, темное, словно римские каштаны, которые так любят в Думнонии, лучилось хитрым весельем. Он явно замыслил какую-то проделку. Я съежился, опасаясь подвоха с его стороны. Мерлина я любил, как отца, но загадок мне и так хватало с головой. Хотелось одного: очутиться так далеко от Кайнвин и Ланселота, как только позволят боги.