Луи Буссенар - Жан Оторва с Малахова кургана Страница 7

— А ну-ка — пирамиду! Раз-два!

Это упражнение было знакомо зуавам. Они сложили на землю ружья, мешки, пожитки, и Понтис, настоящий геркулес[46], прижался спиной к скале. Дюлон залез ему на плечи, Робер вскарабкался на Дюлона, а сверху взобрался Бокан.

Операцию провели с такой быстротой и ловкостью, что артиллеристы не смогли сдержать криков восхищения. Оторва взял веревку, намотал ее вокруг пояса и с обезьяньим проворством взлетел на плечи Бокана.

Вытянутые руки его достали высоты в семь метров! Скала здесь была менее отвесная, камни и переплетения корней образовывали какие-то выступы. Работая руками и ногами, Жан одолел еще метра три и радостно вскрикнул:

— О-о, прекрасно! Маленькая площадка!

Он закрепился на месте и мгновенно размотал веревку, один ее конец спустил вниз, крепко взял в руку другой, откинулся назад и скомандовал:

— Поднимайсь!

И четверо зуавов, подтягиваясь на руках, один за другим полезли наверх и стали рядом с товарищем.

— А теперь мешки да ружьишки!

Артиллеристы привязали к веревке мешки, потом ружья. Зуавы подтянули их к себе и стали карабкаться дальше.

Через пять минут они уже были на самом верху. Потрясающе! Перед ними простерлось обширное плато[47], обстреливавшееся русскими ядрами. Однако после трудного подъема им показалось, что здесь вполне можно обосноваться.

Зуавы быстро обежали гребень плато, не обращая внимания на пули, которые взрывали землю и отлетали рикошетом, вздымая облачка пыли. Край плато разрезала расселина, опаснейшая ловушка, которая зигзагом спускалась вниз и терялась в зарослях ежевики.

С риском сломать себе шею Оторва устремился к расселине, вихрем слетел вниз, запутался в колючих ветках, выдрался из них, сыпля проклятия, и оказался… перед самим генералом Боске, окруженным штабными офицерами.

Ошарашенный генерал вскрикнул:

— Черт побери! Откуда ты взялся?

— Сверху, господин генерал!

— Не может быть!

— Это так же верно, как то, что я имею честь разговаривать с вами. Я искал дорогу для артиллерии… и нашел… вот она!

— Молодец!.. И правда ведь нашел!.. Теперь не медлить!.. Скорей, братцы! Расчищайте!.. Расчищайте!..[48]

За две минуты, работая топорами и саблями, солдаты обнажили начало тропинки.

Примчался командующий артиллерией.

— Майор Барраль, — обратился к нему Боске, — следуйте за этим зуавом, проверьте состояние дороги и возвращайтесь.

Офицер кинулся вслед за Оторвой. Они вскарабкались по склону, и майор тут же бегом возвратился назад.

— Господин генерал, мы пройдем!.. Не знаю как, но пройдем!

Боске скомандовал во второй раз:

— Все сюда!.. Все сюда!.. Тащите пушки! Тише!.. Без шума!.. Занимайте позиции и сразу открывайте огонь!

Первое орудие вползло на кручу.

Это казалось неправдоподобным, немыслимым, бредовым.

Да, но каким неистовым порывом были охвачены солдаты!.. Это исступление, смерч!

Зуавы, егеря, стрелки бросились к лошадям, лафетам[49], зарядным ящикам. Они толкали, тянули, подымали… Пояса, шарфы, ремни, тросы — все шло в ход, чтобы втащить орудия наверх.

Иногда пушки откатывались назад. Лошадей взбадривали, под колеса подкладывали мешки, чтобы притормозить откат. Масса людей, обливаясь потом, задыхаясь, металась в невероятной мешанине тел, рук, ног, оружия и мундиров; животные и люди в чудовищном напряжении хрипели, натыкались друг на друга и все же продвигались вперед.

Наконец у всех вырвался вздох облегчения. Первую пушку вытолкнули на плато. Пока подтягивались остальные, лейтенант установил ее на огневую позицию.

Впереди, на расстоянии восьмисот метров, передвигались темные группы солдат — русские.

— Огонь! — скомандовал лейтенант.

Звук выстрела понемногу затих, а юный офицер проследил взглядом за полетом снаряда, который, с шумом пролетев над плато, обрушился на неприятельскую пушку. Пушка опрокинулась. Раненые артиллеристы отскочили в сторону.

— Браво! — вскричали зуавы в восторге.

Другая русская пушка собралась им ответить. Французы хорошо видели, как ее наводили на них, и каждый думал про себя: «Не мне ли это?»

Лишь пятеро зуавов вскинули карабины на плечо и стали целиться, как будто перед ними виднелись мишени.

— Огонь! — крикнул в свою очередь Оторва.

Пять ружейных выстрелов слились в один. Пятеро русских артиллеристов упали сраженные.

Великолепные стрелки!

Французские артиллеристы перезарядили пушку, с силой вгоняя снаряд в ствол.

— Молодцы, зуавы! — воскликнул лейтенант.

Зуавы тоже перезарядили карабины. Уф, какая возня с этим оружием старого образца! Надо скусить патрон[50], вынуть пулю, высыпать порох в ствол, загнать туда пулю, протолкнуть ее глубже шомполом[51], взвести курок…

Лучшим из солдат удавалось за минуту сделать два выстрела и зарядить карабин для третьего. Зуавы спешили. Их стальные шомполы позвякивали: клинг! клинг! Оторва нашел еще время обратиться к офицеру:

— Господин лейтенант, я не хочу вас обижать, но не кажется ли вам, что мой Дружок плюется так же далеко, как ваш громила?

Лейтенант не успел ответить. Пять или шесть ядер обрушились на позицию. Двух лошадей разорвало в клочья, четыре человека упали, пушка опрокинулась, одно из колес разбило вдребезги.

Артиллеристы спокойно, словно на маневрах, поставили запасное колесо. Им теперь было не до разговоров. Зуавы, стреляя без передышки, били по русским артиллеристам с потрясающей меткостью. Наконец подтянулись и остальные французские пушки. Они расположились на позиции, а солдаты, которые втащили их наверх, пока прикрывали их ружейной пальбой.

И тут прозвучал сигнал атаки!

О, этот дьявольский зов горна, от которого бросает в жар, сердце рвется из груди, ноги сами готовы нести вас! Звуки горна гонят вас вперед, кружат голову, доводят до безумия!

Найдется выпивки глоток,                Э-гей!Найдется выпивки глоток.

Наконец англичане подготовились. Они атаковали с другого фланга. Боске не мог больше сдерживать своих людей и дал им волю. Солдаты бросились на штурм высоты, вцепились в склон руками и ногами, вжались во впадины, ухватились за камни, за корни и стали подыматься все выше и выше, точно прилив, который ничто не в силах остановить.

— Вперед!.. Вперед, солдаты!.. И да здравствует Франция!

Вот уже вся дивизия — на плато, бой разгорелся с неудержимым ожесточением.