Виталий Гладкий - Сокровище рыцарей Храма Страница 70

— Жаль… — как эхо повторил Балагула.

Он уже успокоился и предался философским размышлениям: «Кому написано на роду умереть нищим, тот нищим и умрет. Так что не будем зазря душу травить…» Все-таки прочитанные на каторге книги явно пошли Ионе на пользу…

Утром, прощаясь, Васька всучил Балагуле на дорогу большой кусок сала, завернутый в кусок домотканого полотна.

— Вот, — сказал он, смущаясь. — Чем могу…

— Спасибо, Василий, — от души поблагодарил его расчувствовавшийся Иона.

— А, чего там… Так ты точно решил уйти из Киева? Может, к нам?.. Устроим тебя банщиком или в парилку. Дело нехитрое. Лишь бы сила была и здоровье. А ты вон какой мужичище… только больно худой. Но это дело поправимое, откормишься.

— В Киеве мне делать нечего, — сухо ответил Балагула. — У меня сестра живет в Жмеринке, поеду к ней. Давно не виделись…

У него все никак не могли выветриться из головы дурацкие мысли о сокровище, которое могло находиться (нет — находилось!) в цинковом ящике. Оно было так близко… Увы и ах…

На том они и попрощались. Стараясь миновать чересчур оживленные центральные улицы, Балагула вскоре добрался до Днепра, перешел мост и…

И увидел карлика! Да, да, того самого горбуна, который руководил погребением цинкового ящика. Он разговаривал с немецким офицером. Иона бочком, бочком, словно краб, сошел с мостовой и спрятался за какими-то строениями. Отсюда было хорошо видно место, где стояли немчура и карлик. Он по-прежнему носил черную одежду, но казался немного выше. Наверное, из-за ботинок на высоком каблуке.

Наговорившись всласть (Балагула извелся, наблюдая за беседой), карлик любезно пожал руку офицеру и пошел в сторону Ионы. Бывший копач могил принял решение моментально. Не совсем осознанная ненависть к проклятому карле, который ходил в друзьях у немцев, вдруг всколыхнула все его естество.

Балагула быстро осмотрелся (поблизости не было никого), привычным движением достал нож и спрятался за выступом стены. Карлик шел и беззаботно насвистывал какой-то опереточный мотивчик. «Счас ты у меня посвистишь…» — злобно подумал Иона и, когда карлик вышел из-за угла, сильно и точно ударил его ножом в горло…

Спустя час Балагула уже сидел на телеге словоохотливого крестьянина-грака. Он привозил сено в город для нужд конных сердюков[58] и теперь возвращался домой, в свое родное село. Невнимательно прислушиваясь к его болтовне и поддакивая, Иона время от времени прикасался к нагрудному карману, где лежали бумажник с приличной суммой в рейхсмарках и бронзовая пластина с рельефными изображениями на одной из сторон. Все это добро он нашел в карманах убитого им мерзкого карлы.

Сначала Балагула подумал, что ему достался золотой портсигар, и сильно обрадовался. Однако немного позже, присмотревшись, понял, что это всего лишь хорошо полированная бронза. Он уже хотел выкинуть пластину, но тут внутренний голос вдруг приказал ему этого не делать.

Озадаченный Иона некоторое время размышлял над этим странным явлением, а потом сообразил: если черный карлик носил пластину в потайном кармане, значит, тут есть какая-то загадка. Что она собой представляет, Балагула не имел ни малейшего понятия, но на всякий случай завернул пластину в тряпицу и засунул ее в карман…

Дальнейший путь Ионы Балагулы был тернист и извилист. Собственно говоря, как и у всех зрелых мужчин той нелегкой поры революций, переворотов и междоусобицы, названной гражданской войной. Проследить за перипетиями его судьбы практически невозможно. Известно лишь то, что в 1937 году он был расстрелян как враг народа.

Но в архивных документах есть одна интересная деталь, очень важная для нашего повествования. Следствие по его делу вел сотрудник НКВД младший лейтенант госбезопасности Оскар Трейгер.

Глава 22

2007 год. Ens entium

Жизнь — очень интересная штука. (Это чтобы не сказать — коварная.) Она напоминает охотника, который притаился на звериной тропе и ждет удобного момента, чтобы пустить в зазевавшегося зайчика свою смертоносную стрелу.

Вот идет себе человек — веселый, жизнерадостный, бодрый, по прямой, как стол, дорожке — и понятия не имеет, что даже на недавно положенном асфальте существуют мелкие рытвинки. Наступил на одну из них неудачно — и кранты: упал, сломал руку, обморок, очнулся — гипс.

Так случилось и с Глебом. Нет, он ничего себе не сломал. Только провалился в такие тартарары, что теперь понятия не имел, как из них выбраться. Однако все по порядку. На следующий день после нападения братков Махно дядька Гнат решительно сказал:

— Усё, Глебушка. Надо действовать. Бо хто поспел, тот и съел. Давай номерок, я пошлю людей, шоб забрали твои вещи из камеры хранения.

Спустя два часа Глеб уже рылся в своем «абалаковском» рюкзаке, отбирая все, что ему нужно было для работы в подземных условиях.

— Я тебе дам двух гарных хлопцев, бо в подземельях одному страшнувато, — дядька Гнат топтался рядом, как любопытная сорока заглядывая через плечо Тихомирова-младшего внутрь рюкзака. — По себе знаю.

— Нет! — отрезал Глеб. — Мне не нужны неопытные в таких делах помощники. Это лишняя обуза. Я пойду один.

«Еще чего, — подумал он с неожиданно проснувшимся жлобством. — А если в Китаевских пещерах и впрямь спрятано что-то очень ценное. Лишние глаза — лишние языки».

— А можэ я… — осторожно сказал Игнатий Прокопович.

— Это еще лучще. Вы, конечно, извините меня, но фигура у вас уже немного не того… не совсем спортивная. В подземных лабиринтах есть такие места, где может протиснуться только худой человек.

— Твоя правда… — дядька Гнат сокрушенно вздохнул. — Дэ мои семнадцать… Ну ладно, иди один. А я буду ждать наверху…

Провал все-таки пришлось раскапывать. К счастью, он находился в лесочке, на косогоре, вдалеке от главного входа в Китаевские пещеры, где, как обычно, было людно, поэтому парни дядьки Гната с лопатами не привлекли к себе повышенного внимания.

Нужно сказать, что Глеб им не завидовал. Непривычные к тяжелому физическому труду, бедные бегемоты о двух ногах обливались потом и пыхтели так, что слышно было за версту. Хорошо, что их некому было слушать. (Игнатий Прокопович и Глеб, естественно, не в счет.)

На удивление вход раскопали быстро. Он был больше заплетен корнями и высокой травой, нежели завален землей. К тому же грунт оказался лёссом[59], и работать с ним было не так уж и трудно, как могло показаться со стороны. Когда наконец на желтом фоне песчаника нарисовалось черное пятно входа, Глеба уже бил мандраж. Это было его обычное «предполетное» состояние, означающее, что он готов к любым перипетиям в подземном поиске.