Тим Уиллокс - Религия Страница 72

— Как же они любят яркие краски, эти мусульманские свиньи, — произнес Борс. — Что написано на знаменах? — спросил он.

— Стихи из Корана, — ответил Матиас. — Сура завоевания. Эти стихи призывают верных к сражению, мести и смерти.

— Вот в этом и состоит разница между нами, — сказал Борс. — Разве Иисус когда-либо призывал ко всем этим ужасам?

— Видимо, Иисус знал, что ему и не нужно этого делать.

Осажденный форт был выстроен в форме звезды с четырьмя главными лучами. Обращенные в глубь острова куртины и бастионы сейчас были затянуты дымом и пылью. Задний и восточный фланги упирались прямо в море. После пятнадцати дней бомбардировок можно было только догадываться об изначальной форме и виде крепости. Стены, обращенные к батареям на холме, были сплошь в дырах, обломки камня торчали, словно зубы в старческой челюсти. Кучи камней обрушились в ров под стеной, и эти холмы ковром устилали тела турецких фанатиков, уже мертвых. Яростные волновые атаки, длившиеся часами, завершились бомбардировкой, но в этот день ждали нового наступления.

Несмотря на все, изрешеченный пулями штандарт Святого Иоанна — белый крест на кроваво-красном поле — все еще реял над развалинами, а из-за крошащихся стен и импровизированных укреплений постоянно доносился звук перезаряжаемых мушкетов и грохот пушек. До сих пор, несмотря на все расчеты и атакующих, и осажденных, массированные турецкие атаки отбивались. Защитники форта умирали днем, а ночью Ла Валлетт заменял их людьми, приплывающими с другой стороны гавани из доков Сент-Анджело. От добровольцев не было отбоя, и Борса это не удивляло. Он сжимал рукоять меча, жалея, что сейчас не с ними. Чья-то рука легла ему на плечо.

— У тебя слезы на глазах, — сказал Матиас. — Я думал, что вы, англичане, народ закаленный.

Борс бросил на него сердитый взгляд и утер предательские глаза свободной рукой.

— Нет, мы только и умеем, что хвастать в кабаках, а доблестные подвиги мы лишь наблюдаем со стороны, не принимая участия.

Матиас поглядел на Старки.

— А вот твой соотечественник кажется настоящим флегматиком.

Это была правда: Старки наблюдал уничтожение людей с таким же волнением, с каким мог бы наблюдать игру в кегли.

— Старки же не собирается удрать, словно вор в ночи.

Матиас пропустил эти слова мимо ушей и зашагал по стене, Борс последовал за ним.

Старки развернулся, чтобы поздороваться.

— Я слышал, вы превратили мой дом в дом греха.

— Как говорил Христос, — ответил Матиас, — не хлебом единым жив человек.

— Христос говорил о вещах духовных, как вы прекрасно знаете. — Старки повернулся к Борсу и заговорил по-английски: — Вы ведь сын церкви, я видел вас на мессе.

Борс так редко слышал свой родной язык, что его звуки казались Борсу странно чуждыми, но музыка английской речи всегда трогала его.

— Да, ваше преподобие. Добрый сын.

— И как же вы пали настолько, чтобы общаться с подобным безбожником?

— Одной холодной ночью в мокрой канаве, когда Матиас был готов покинуть этот мир. С Божьей помощью я выходил его и вернул к жизни. — Не было причины заискивать перед таким человеком, как Старки, однако же напустить на себя благочестивый вид не помешает. — И сейчас, если будет на то Божья воля, я надеюсь помочь ему найти дорогу к жизни вечной. То есть вернуть в объятия матери-церкви, от которой он ушел.

Кажется, Старки был так же рад слышать родную речь, как и Борс.

— Вы взвалили на себя тяжкую ношу.

— Мусульмане захватили Матиаса, когда он был совсем ребенком, он видел, как вырезали всю его семью, поэтому я прошу вас простить ему его прегрешения, пусть и многочисленные. Голос Христа до сих пор звучит в его сердце, ему достаточно лишь прислушаться.

Старик внимательно посмотрел на него и сказал:

— Я верю в вашу искренность.

Борс заморгал. Это каким же последним негодяем считает его Старки?

— Когда речь идет о религии, я всегда искренен.

— Вне всякого сомнения, вы обсуждаете вопросы величайшей важности, — произнес по-итальянски Тангейзер, — но мне самому необходимо поговорить об одном деле.

— Речь идет о спасении души, — пояснил Старки. — Спасении вашей души.

— Значит, вы сможете мне помочь, — сказал Матиас. — Я хотел бы навестить Мдину, но на турецком базаре услышал, что кавалеристы маршала Копье выслеживают, как волки кроликов, любых фуражиров, лазутчиков или отряды, ищущие воду. Мне бы не хотелось, чтобы меня порубили на куски, мне требуется защита — одной моей сообразительности будет недостаточно.

— До сих пор вы прекрасно обходились, — отозвался Старки.

— Турки не стремятся утолить свою жажду крови с такой поспешностью, — сказал Матиас. — Они народ цивилизованный. Они любят поговорить. А вооруженные рыцари на конях плохо слышат, особенно если видят перед собой человека в тюрбане.

— Вы возьмете с собой леди Карлу? — спросил Старки.

Борса этот вопрос застал врасплох, он бы стушевался, но Тангейзер отвечал так, словно не было вопроса естественнее.

— Не сегодня, хотя она предпочла бы находиться рядом с отцом в эти трудные времена. Но без passe porte — для нее и ее сопровождающих — мне не позволят вывести ее за стену. Могу ли я воспринимать ваши слова как предложение обеспечить нас соответствующей бумагой?

Сопровождающие, подумал Борс. Боже мой. Именно так. С паспортом, позволяющим пройти через Калькаракские ворота, и с лодкой они запросто сбегут.

— Значит, леди Карла не нашла еще своего ребенка, — произнес Старки.

Матиас смутился: он полагал, что высшее командование понятия не имеет об этом деле. Но он и глазом не моргнул.

— Вы знаете мальчика или место, где он может быть?

Как ни странно, теперь заморгал Старки. Он покачал головой.

— За много лет до избрания нынешнего великого магистра моральный облик ордена начал снижаться. Люди всего лишь люди. Юные рыцари вступают в орден, преисполненные гордости и мечтаний о рыцарских подвигах, а оказываются на краю света, где вынуждены поститься и вести уединенную жизнь. Священные обеты произносились, но не всегда сдерживались. Имели место азартные игры, связи с женщинами, пьянство, даже дуэли. Только строжайшая дисциплина может удержать молодых людей от поступков, свойственных молодым людям. Ла Валлетт насадил эту дисциплину. Как он говорит: «Наши обеты нечеловечески суровы. Они суть молот и наковальня, на которых выковывается наша сила».

— Вы уклонились от ответа на мой вопрос, — заметил Матиас. — Вы знаете мальчика?

— Я понятия не имею, где может находиться сын леди Карлы, а также от кого она его прижила. — Старки чувствовал себя не в своей тарелке. — Был ли это член ордена?