Дарья Плещеева - Курляндский бес Страница 72

– Вам обеим следовало, приехав во Францию, поселиться в какой-нибудь обители, – глядя в пол, ответил на это Шумилов. – Это было бы полезнее для ваших душ. Там бы вы ждали своих мужей.

– Нет. Если бы мы были во Франции – кто похоронил бы Ричарда Тревельяна? Он так бы и остался на поле боя. А Анриэтта за две недели до того родила сына… и мы не сумели его спасти… Мы только после этого вернулись во Францию. И мы узнали, что нашей королеве нечего есть… О ней забыли. Она жила из милости в Лувре, всем было не до нее – тогда Франция кипела и бурлила. Была Фронда – это вроде войны, ненамного лучше, господин Шумилов. Королева зимой не вставала с постели – нечем было топить камины, она грелась только под одеялами. Мы продали все драгоценности. А потом его преосвященство предложил нам выполнить поручение – за деньги. Мы повезли в Германию письма и золото – он хотел привлечь на свою сторону… впрочем, сейчас это уже не имеет значения. А деньги мы отдали королеве. И потом мы посылали деньги королеве… Обитель, говорите вы? А как же Христова заповедь о душе, которую следует отдать за своих друзей? – Дениза разгорячилась. – Я не знаю, как принято у вас, у московитов! Может быть, у вас принято, когда любимые в беде, во всем положиться на Господа и спрятаться в келью. Сидя в келье, грехов не наживешь! Ну так пусть мы с Анриэттой будем грешницами – но мы сумеем прокормить нашу несчастную королеву и ее семью! Мы сумеем помочь Карлу!..

Вдруг ей сделалось смешно. Она держала эту пылкую речь, она страстно восклицала – и полуправда в ее устах была прекрасна, как стихи Пьера Корнеля, как монологи возвышенных героинь в его трагедиях.

Деньги, посылаемые несчастной Анриэтте Французской и ее дочкам, – это была красивейшая в мире полуправда. Деньги посылались честно – до последнего времени, когда кардинал все же решил платить изгнаннице пособие, и после этого решения тоже. А вторая половина была – невозможность вырваться из упряжки, в которую поместил подруг кардинал Мазарини. Перестать выполнять его поручения – значило сознательно покончить с собой, а самоубийство христианам возбраняется.

– Я не понял, – сказал Шумилов. – Эта женщина торгует собой, чтобы содержать свою крестную мать и ее семью?

– Да, – сказала Дениза. – Мы не думали, что скатимся так низко, но… но у нас теперь нет иного пути…

– И вы тоже?

– Я – нет, я не такая красавица, как Анриэтта. Я никому не нужна, но мне от этого не легче. Я бы охотнее делала то же, что она, а сейчас она грешит за двоих.

– Охотнее?

– Да. Я люблю Анриэтту, мы как сестры. И на том свете мы тоже были бы вместе.

– Мне трудно это понять, – подумав, произнес Шумилов. – Хотя я, наверно, плохо знаю женщин. У нас таких женщин нет.

– Когда девушка соглашается выйти замуж за старика, который возьмет ее без приданого и будет давать деньги ее семье, это то же самое. Продажа тела.

– Я правильно понял? Девушка – соглашается?

– Да.

– Но разве ее спрашивают?

– У нас – спрашивают.

– Так… Я никогда не вел таких переговоров с женщинами. Что вы еще можете рассказать, чтобы я устроил вашу встречу с герцогом и потом помог вам уехать?

– Я не знаю… Вернее – я знаю о курляндских делах то же, что и вы. Мы с Анриэттой могли бы выяснить больше, если бы не это убийство. И ехать нам некуда. Мы нигде и никому не нужны.

– Вы обе можете уйти в монастырь.

– Он найдет нас и в монастыре… Не забывайте – он кардинал, у него связи в Риме и в Ватикане.

– Спокойной ночи, сударыня.

– Спокойной ночи, сударь.

Дениза вышла. Шумилов подошел к окну.

– Полезай сюда, лазутчик, – сказал он Ивашке. – Какого черта ты сидишь тут и подслушиваешь?

– Не полезу, – сразу отозвался Ивашка, вовсе не желая получить оплеуху или зуботычину.

– Полезай, дельце есть. Надо бы тебе ухо накрутить, ну да бог с тобой.

Ивашка забрался в комнату.

– Все слышал? – спросил Шумилов.

– Все…

– Выходит, одна – зазорная девка, а вторая про себя, может, правду сказала, а может, соврала и сама такова же.

– Выходит, так, Арсений Петрович. А разведала много полезного!

– Жалко дур, – неожиданно сказал Шумилов.

– И как еще жалко!

– Ты Палфейна отыскал?

– Пропал старый черт… Он и нам с Петрухой надобен – усы поправить. Стрельцы смеялись – таких усищ, говорят, нигде не видано, кривые какие-то. А мы сами не умеем.

– Достань Палфейна хоть из-под земли. И пусть он вам с Петрухой добудет здешнее платье. Слышал, я обещал эту монашку с герцогом свести? Палфейн, поди, уже знает, как герцога подстеречь. Вы пойдете с ней, будете рядом. Надо же – зазорные девки…

Был надежный способ изловить старого моряка – с раннего утра в зверинце. Поэтому Ивашка и Петруха, взяв с собой бритву и стрельца Никитку Жулева, сразу после третьих петухов помчались к форбургу. Никитке сказали – вызвать Палфейна из зверинца и хоть в охапке – да приволочь к северным воротам форбурга, и оттуда – доставить к пороховой мельнице. Возле мельницы была, как положено, запруда, а у запруды росли разнообразные кусты. Там, в кустах, Ивашка с Петрухой полагали дождаться Палфейна; время было такое, что городишко еще только просыпался, и вряд кто стал бы там слоняться.

Показываться в форбурге обритыми, но в русском платье, они не желали – им еще предстояло идти туда переодетыми, по приказу Шумилова, и ни к чему было раньше времени привлекать к себе внимание.

Но у запруды они обнаружили небольшую толпу. Ее составляли главным образом женщины.

Гольдингенские обыватели держали скотину, и летом городской пастух гонял ее на пастбище. То, что выше по течению, занял лагерь московитов, и, с дозволения герцога, коров и овец стали пасти на том лугу, что ниже по течению. Пастух проходил по Церковной улице, собирая стадо, и выгонял его уже возле пороховой мельницы. Там-то он и углядел на плотине что-то подозрительное. Пастух закричал, от северных ворот форбурга прибежал караульный, не успевшие вернуться домой горожанки тоже из любопытства пошли поглядеть – и увидели тело.

К плотине прибило утопленника. Откуда его притащила Алексфлусс – можно было только догадываться. Никто этого мужчину не знал.

Из форбурга тоже выбежали любопытные, вместе с ними – Никитка и Палфейн.

– А ведь я этого человека знаю, – тихо сказал Палфейн Ивашке. – Мы вместе от Эльсинора плыли. Это лоцман Андерс Ведель. Нужно сказать повару Аррибо – они родня, чуть ли не двоюродные братья.