Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри Страница 76

— Знаете, монсеньор, увидев, каковы достоинства у герцога де Ришелье, я себе сказала: вот человек незаурядный. Но вот однажды, встретив вас, я поняла, что поспешила с выводами!

Тут разговорам о Фанфане пришел конец, поскольку этот комплимент привел монсеньора в такое состояние, что герцога де Ришелье он превзошел во всех отношениях.

Потом последовала непринужденная беседа обо всем на свете: сплетни из Версаля, последние похождения виконтов и графов, и новость о мадам де ля Рибодьер, которая за год третий раз сменила любовников (любовников во множественном числе, поскольку мадам де ля Рибодьер имела всегда сразу двух любовников, обслуживавших её совместно).

А герцог Шартрский потом долго говорил о своей инспекционной поездке, подробно, хотя и с острой иронией описывая того или иного генерала или состояние какого-то полка. Немало он при этом наболтал о всех проблемах армии и обороны Франции, о размещении войск, о планах генерального штаба в общем всего, что никогда и ни за что бы не раскрыл нигде — ведь он был опытный воин; однако здесь его так облегчала возможность поделиться тайной с Цинтией — которая, казалось, и не слушала, а только баловалась и ласкалась. Возможно, герцог слишком много пил, а это ведь всегда ведет к тому, что человек говорит лишнее и рад похвалиться, какая он важная персона.

Наконец оба очутились в ванне, где весело плескали друг на друга. Эту медную ванну Цинтия велела приготовить для одного генерального откупщика, который мог показать свою мужскую силу только когда девушки купали его, как младенца! Ванна была помещена в нише, закрытой шторой из лионского шелка, сзади в нише было окно, сквозь которое в ванну лилась теплая вода.

Но с чего это вдруг развязался язык у Цинтии? Подействовал отдых в ванне, или атмосфера дружеской откровенности? Или слишком много было выпито шампанского?

Цинтия как раз массировала герцогу икры, и когда извлекла из воды его левую ногу, воскликнула нечто странное, и тут же об этом пожалела, надеясь, что герцог не слышал. Но он услышал!

— Что ты сказала? — он даже привстал.

— Ничего, милый мой герцог… я только сказала, какие у вас прекрасные ноги…

— Ну нет! Ты говорила о моих ступнях! Ты сказала: "- А на них ничего не видно!"

Герцог умел быть тверд, когда хотел, и перепуганная Цинтия, пытаясь скрыть правду, торопливо сказала:

— Я только сказала, что ваши стопы гладки и нежны, как у ребенка!

— Нет уж, что все-таки должно быть на моей стопе? — не отставал он, вылез из ванны и начал вытираться. — Отвечай! Проговорилась, а теперь жалеешь?

Схватив за плечи, встряхнул её.

— Что там должно было быть? — повторил он угрожающе.

Цинтия, свернувшись клубочком, тряслась от холода в остывшей воде.

— Татуировка?

Она с облегчением подняла глаза.

— Да, может быть, наверно татуировка.

Герцог, смеясь, начал одеваться.

— Это у моего отца там татуировка, не у меня.

Цинтия не заметила, что несмотря на смех, герцог насторожился всерьез, хотя и сам не понимал, почему. А поскольку Цинтия думала, что инцидент исчерпан, да к тому же натерпелась такого страху, решила успокоиться, налив ещё шампанского — и это оказалось последней каплей, и, вернув беззаботное настроение, лишило привычной осторожности и превратило в обычную глупую женщину.

— Наверно, я вас с кем-то спутала, — с трудом ворочая языком пробормотала она. — Или мне мадам Бриссо неверно объяснила… Та самая Бриссо, у которой, милый мой герцог, мы познакомились, — и вдобавок к этому совершенно излишнему пояснению она развязно подмигнула.

— Ну а при чем тут Бриссо? — спокойно спросил герцог, натягивая панталоны.

— Она мне говорила, что ваш отец герцог Луи однажды показал ей свою татуировку. (Теперь уже Цинтия сидела у герцога на коленях и по-детски беззаботно смеялась). — И вроде бы сказал ей, что велел так же отметить татуировкой своих детей.

— Да?

— А это неправда? Ведь у вас татуировки нет? Или ваш отец пошутил, или Бриссо не поняла? (Тут Цинтия икнула). — Ведь если он велел сделать татуировку всем детям своей крови, тогда и у вас, мой герцог, она должна быть?

— Не смей нигде болтать такие глупости, Цинтия! — холодно сказал он, однако тут заметил, что Цинтия уснула. Переложив её на постель, закончил одеваться и вышел на потайную лестницу, предназначенную только для самых богатых, самых знатных и самых осторожных клиентов.

Герцог Шартрский вернулся в Париж в расстроенных чувствах. Вокруг в один голос твердили, что все десять дней поездки он был очень задумчив. "Дети своей крови! — слова эти не выходили из головы. Он давно уже знал о любовных похождениях своей покойной матери, и вполне допускал, что рождением своим обязан кому-то другому, а не герцогу Луи. И тем более не сомневался, что отец оставил немало внебрачных детей. Так что напрашивался вывод, что старый герцог видел разницу между теми, кого зачал он, и остальными. И отмечал её татуировкой… но если это правда, что из этого вытекает? Прибыв в Париж, герцог Шартрский почувствовал, что над его будущим нависает невесть откуда взявшаяся угроза, и подумал: "- Я должен поскорее во всем разобраться".

Недели через две после визита мсье Лангре Тюльпан узнал от Цинтии Эллис, что ему пора в Париж. Цинтия вдруг надумала ехать и решила, что возьмет его с собой. По правде говоря, Фанфан и думать забыл о разговоре, зарывшись в словари, тетрадки и "Приключения Родерика Рэндома". Решил, что обещанная протекция — лишь знак вежливости, однако оказалось, — разговор шел всерьез, поскольку Цинтия заявила:

— Я ему, милый мой, написала и испросила для тебя дату аудиенции, так что навестим мсье Лангре вместе.

— Это весьма любезно с вашей стороны, — вежливо ответил Тюльпан. Надеюсь, вы не подвергнете себя неудобствам столь долгого пути только из-за меня.

— Мне нужно там кое-что устроить, — лаконично сообщила она, не уточнив, что именно.

— Ах, Париж! — воскликнул Картуш. — Я так бы рад был увидеть Бастилию и Сен-Дени!

— Но тут в мое отсутствие кто-то должен остаться! — ответила Цинтия.

Воскресным днем все трое обедали в маленькой уютной столовой, погруженной в полумрак из-за спущенных жалюзи. В доме было тихо, — в тот день у девушек был выходной, чтобы сходить к мессе и исповедоваться, при желании.

— Когда поедем?

— Завтра.

— Завтра? Ну вы легки на подъем!

— Есть причины спешить, нужно ехать! — ответила она. — Только что-то не вижу я радости от того, что возможно не за горами выполнение обещания мсье Лангре!