Майкл Айснер - Крестоносец Страница 79

Полагаю, все понимали, что дон Фернандо лжет. Никто не видел гонца от великого магистра. Более того, время прибытия письма было выбрано как нельзя кстати. Однако мы все предпочли принять его слова на веру. Красноречие дона Фернандо нашло отклик в душах людей, страдавших от нечеловеческой усталости, пробудив в этих душах надежду.

Я не осуждаю дона Фернандо за выдумку о послании великого магистра госпитальеров. За это я его не осуждаю. Возможно, мы сумели бы продержаться еще пару дней, но падение замка было неизбежным. Без соглашения о сдаче мусульмане, скорее всего, просто перерезали бы всех оставшихся в живых рыцарей. Неверные презирали госпитальеров больше, чем всех остальных рыцарей в Леванте, в основном из-за того, что те много раз одерживали победу над мусульманами. У дона Фернандо были совсем иные, честолюбивые планы, он не собирался принять смерть в пыли Крак-де-Шевалье.

Если о таком человеке, как дон Фернандо, можно сказать, что в его жизни был звездный миг, то этим мигом была та речь в Крак-де-Шевалье. Здесь все хотели жить, даже самые набожные из госпитальеров. Дон Фернандо предложил им выход, избавлявший их от чувства вины, позволявший им без опаски покинуть свое святилище. Согласно словам дона, то будет достойная капитуляция.

Спустя два часа уцелевшие христианские рыцари шагали через внутренний двор к воротам замка. Идущие впереди держали над головой знамя своего ордена — белый крест, вышитый на черном флаге.

За госпитальерами ехали верхом раненые. Среди них был и я на хромой кобыле — знаке учтивости Бейбарса, чьи воины уже входили в замок. Андре отказался от предложенной лошади и вел в поводу мою. Но не успели мы выехать за ворота, как к нам подошел один из людей дона Фернандо.

— Франциско и Андре, — сказал Пабло, — ваш командир, дон Фернандо, хочет переговорить с вами в часовне.

— Передайте дону Фернандо, — ответил Андре, — что мы сейчас заняты.

Четверо рыцарей преградили нам путь. Андре попытался провести мою лошадь сквозь их плотные ряды и толкнул одного из офицеров. Тот споткнулся, попятился и схватился за меч.

— Андре, — сказал я, — может, нам все-таки стоит навестить дона Фернандо перед отъездом из замка.

— Мудрое решение, Франциско, — согласился Пабло.

Люди дона проводили нас до часовни, Андре помог мне спешиться, и мы вместе вошли в здание. Пабло, последовавший за нами, встал рядом с хозяином. Дон Фернандо сидел на скамье и, молитвенно сложив руки, пристально смотрел на крест.

— Вы, наверное, недоумеваете, — сказал он, — о чем может молиться такой человек, как я.

Мы с Андре и не пытались угадать.

— О победе, — пояснил он. — Я молюсь о победе и о поражении моих врагов, врагов Христа.

— Похоже, — ответил Андре, — Христос не услышал ваших молитв.

— Напротив. Рамон мертв, а вы, Франциско и Андре, здесь.

— Разве мы ваши враги, дон Фернандо? — спросил я.

— Я расскажу тебе одну историю, Франциско, — ответил дон. — Она личная, но чем-то похожа на твою. Так же как и у тебя, Франциско, у меня когда-то был брат. Миро Санчес. Мы были близнецами. Во дворце в Барселоне о нас заботилась Люсинда, одна из королевских нянь, — делила с нами постель, кормила нас грудью, когда мы были совсем маленькими, пела нам песни во время грозы. Я спал справа от нее, а мой брат — слева, прижимаясь к мягким складкам ее темной кожи. Каждый вечер Люсинда оставляла нам на ночном столике две чашки молока из собственной груди. Потом мы отметили наш десятый день рождения. Стояла ранняя весна. Зимний холод понемногу отступал, из окна мы видели крошечные зеленые почки на ветках деревьев. Сквозь расщелины между каменными плитами замка пробивались желтые цветы. В ту ночь мой брат выпил обе чашки молока. Я лег спать, страдая от жажды и проклиная брата. Когда я проснулся, было темно. Миро стонал, а Люсинды рядом не было. Я решил, что брат заболел из-за меня, из-за моего проклятия, и побежал босиком по холодному каменному полу искать Люсинду. Я не смог ее найти. Когда я вернулся к брату, он дрожал и харкал кровью. Я пел ему песни, чтобы отвлечь от боли. Говорил, что он поправится. Я встретил рассвет, держа Миро за руку. Его бледное тело напряглось, от синих губ шел пар. Я потратил несколько лет, чтобы найти Люсинду. Один из моих сводных братьев, Наньо Родригес, щедро заплатил ей за нашу смерть. Наньо хотел избавиться от соперников — претендентов на трон. Хотя свою работу она выполнила не до конца, Люсинда нашла прибежище в его поместье, в Пало, и стала няней его детей.

Когда мне исполнилось пятнадцать, я проник в жилище своего сводного брата, переодевшись в рваный коричневый балахон пилигрима. Маскарад удался, к тому же после двух недель скитаний по дорогам от меня несло за версту.

Я нашел Люсинду в одной из комнат наверху. Она напевала почти забытую мной мелодию, глядя на спящего младенца, одного из моих кузенов. Я позавидовал его невинности: он принимал ее нежную заботу, ни о чем не тревожась.

Когда я приблизился, она подняла голову и не удержалась от улыбки. Понимаете, она все еще любила меня. Затем она задумчиво отвела взгляд. Мне казалось, я знал, о чем она думает: о той ночи пять лет назад. Она обрадовалась мне, а затем пришла в ужас. Ее малыш превратился в мужчину.

Я заткнул ей рот и отрубил кисти рук. Люсинда смотрела на меня, истекая кровью. Она протянула один из обрубков, будто хотела взять меня за руку. Младенец проснулся, его плач заглушил сдавленные крики Люсинды. Когда ее не стало, ее руки продолжали шевелиться под гнетом совершенного преступления. Те самые пальцы, что насыпали яд, подергивались на сером камне.

Сводного брата я подкараулил в часовне. Я был наслышан о его набожности. Когда он наконец появился, я стоял на коленях на церковной скамье. Он был один — мне повезло. Я возблагодарил Господа за предоставленный мне шанс.

«Полагаю, за пару монет ты споешь мне что-нибудь веселое, незнакомец, — сказал он. — Ты бродячий менестрель?»

«Нет, сир», — отвечал я.

«Извини меня, пожалуйста, — сказал он. — Значит, ты пилигрим, направляющийся к могиле святого Хайме в Компостела?»

«Нет, сир», — отвечал я.

«Ты таинственный человек, незнакомец. Скажи, пожалуйста, что ты делаешь в этих краях?»

«Я пришел, чтобы исправить прошлое».

«Знаешь, — сказал он, — прошлое лучше оставить Богу».

Он рассмеялся легко, беззаботно и положил руку мне на плечо.

«Тебе нужен священник, друг мой. Я позову его, когда попросишь».

Он улыбнулся мне. Своеобразная у него была улыбка — при других обстоятельствах мы могли бы стать союзниками.