Владимир Нефф - Прекрасная чародейка Страница 8

— Нет, это еще не вечер, — бормотал он, и на лицо его постепенно возвращалась здоровая краска. — Потому что, Франта, даже после гибели султана я не остался одиноким и сирым. Есть у меня еще могущественный и умный друг и союзник, близко знакомый с папой и со всеми европейскими потентатами: некий патер Жозеф, чья главнейшая в жизни идея и мечта — воздвигнуть на Турцию крестовый поход. До сих пор это ему не удавалось, папа и короли, поглощенные своими эгоистическими делишками, оставались глухи к его агитации. Но если этому фанатичному попу протянет руку такой человек, как Петр Кукань из Кукани, и если вдобавок я воспользуюсь доверием французского короля ко мне — я ведь буквально всунул скипетр ему в руку, — то будет у нас такой крестовый поход, какого мир еще не видывал. Так что, в сущности, случилось лишь то, что центр тяжести моей политики переместился из Турции во Францию, и мое стремление предотвратить братоубийственную войну в Европе осуществится, ибо военное напряжение будет отведено против турок, которые только и заслуживают, чтобы их смели с лица земли.

Пока он говорил, в каюту донесся неясный голос, отдававший какие-то команды, после чего послышался топот ног и скрип ворота.

— А этот патер Жозеф — он во Франции? — спросил Франта.

— Да. Ты зачем спрашиваешь?

— Так, хотелось знать. Потому что мне очень интересно, как это ты попадешь во Францию.

— Мне не совсем ясен смысл вопроса. Если я из Франции добрался сюда, то почему же мне с тем же успехом не добраться обратно?

Франта возразил, что тут есть тонкое различие. Когда Петр плыл из Франции в Турцию, за его голову еще не назначили награду в миллион цехинов — во всяком случае, об этом не было известно на «Дульсинее». Миллион цехинов — громадная куча денег. Франта был бы крайне удивлен, если бы на судне ни у кого не разгорелся зуб на такие денежки.

— Я не испугался Бастилии, застенка, плахи, — ответил Петр. — Неужели испугаюсь кучки матросов?

— Испугаешься ты или нет, по-моему, не это главное. Один испугался, и ему оторвали голову, другой не испугался, и ему оторвали зад. А может, в аккурат наоборот, я такие вещи плохо запоминаю. Что до меня, то теперь я не хотел бы слишком уж задерживаться на этой посудине. Ты обещал замолвить словечко капитану, чтоб он меня отпустил.

— Попробую, — скачал Петр и вышел.

Капитан Ванделаар — трубка в зубах, руки за спиной, — расхаживал по палубе, приглядывая за двумя матросами, поднимавшими парус. «Дульсинея» слегка покачивалась на спокойной глади залива, еле заметно удаляясь от пристани.

— Что угодно, мсье де Кукан? — обратился капитан к пассажиру, когда тот приблизился. Капитан был уже не таким сердечным, как прежде, — теперь он был холоден и неприступен.

Петр, борясь с неприятным, а для человека его масштаба просто невыносимым чувством пристыженности, ответил, что он изменил план путешествия и желал бы немедленно пуститься в обратный путь к Марселю.

— Я этого ждал, — сказал капитан. — Но есть загвоздочка.

Петр спросил — какая?

— В Стамбуле я собирался пополнить запас пресной воды, — объяснил капитан. — Той, что у нас осталась, до Марселя не хватит. Придется остановиться где-нибудь по дороге. Но если я правильно понял причину изменения вашего маршрута, полагаю, вам не хотелось бы делать остановку в порту, находящемся под властью Турции.

— Сдается, я стал весьма неудобным пассажиром.

— Не отрицаю. Было ошибкой, что вы открыли мне свое турецкое имя и звание. Это слышал юнга, и теперь это знают все.

— Я готов покинуть «Дульсинею» в первом же христианском порту.

— Это будет весьма благородно с вашей стороны. Остается надеяться, что мы благополучно доберемся до такого порта. Еще что-нибудь, мсье де Кукан?

— Человек, которого вы взяли на место юнги, — мой друг. Я бы просил вас отпустить его с тем, чтобы он мог наняться на «Венецию».

— Это будет трудно сделать. Как видите, якоря уже подняты и мы плывем. Если он в самом деле ваш друг, пускай лучше остается с вами — он может оказаться вам полезным. Службы я от него не потребую. И советую вам ни на шаг не отходить друг от друга. Когда один из вас спит, другой пускай стоит на страже да хорошенько прислушивается. Оружие у вас есть?

Петр ответил, что, кроме шпаги, у него есть два пистолета.

— Я принесу вам еще два и запас патронов, но после наступления темноты, — сказал капитан. — Надеюсь, у вас есть достаточный опыт, и мне нет нужды объяснять, в каком вы положении.

— Я считал, что капитан отвечает за поведение команды.

— Безусловно, за поведение команды и за вашу безопасность я отвечаю жизнью. Вопрос лишь в том, стоит ли моя жизнь при таком стечении обстоятельств хоть понюшки табаку.

БУНТ НА «ДУЛЬСИНЕЕ»

Один из рулевых умер вскоре после отплытия «Дульсинеи» из Родосской бухты и был похоронен по-матросски, то есть зашит в кусок старого паруса и сброшен в море; Беппо, верткий юнга, в силу нежного возраста не мог считаться полноценным мужчиной. Таким образом, распределение сил — в том случае, если б команда разохотилась на огромную сумму, назначенную за голову Петра, — не было неблагоприятным для него. Сам Петр стоил пятерых, Франта троих, капитан Ванделаар, маленький, да удаленький, — по меньшей мере одного; стало быть, против девяти чистых стояло четыре с половиной потенциально нечистых, а именно: бравый венский рулевой, два простых матроса, кок и несовершеннолетний Беппо. К тому же авторитет капитана Ванделаара — который держался так, словно ничего не случилось, разве что стал чуточку резче и проводил на мостике и на палубе больше времени, чем это казалось необходимым, — был так высок, что если команду и посещали грешные помыслы о двухстах тысячах цехинов, приходившихся на каждого (Беппо, понятно, не получил бы ничего, да и что этакому молокососу делать с такой уймой денег), — то при виде серьезной, трезвой, недоступной шуткам капитанской физиономии подобные непристойные помыслы моментально улетучивались.

Погода установилась, море успокоилось, и, хотя небо оставалось серым, низким и пропитанным влагой, непосредственная опасность внезапных гибельных штормов не грозила.

Когда «Дульсинея» без малейших осложнений и неприятностей минула последний турецкий бастион — островок Афродиты Киферу — и, выйдя на просторы Ионического моря, взяла курс на северо-запад, к носку итальянского сапога, Петр уже счел, что выиграл и на сей раз, ибо половина опасного пути была позади. Он договорился с капитаном Ванделааром, что сойдет с корабля вместе с Франтой в южноитальянском порту Реджо, что в Мессинском проливе. Истомившись от бесконечного валянья на койке — по желанию капитана он выходил на палубу как можно реже, — Петр, оставив в каюте Франту, которому, напротив, очень нравилось такое безделье, вышел посидеть на своем любимом насесте — на рее передней мачты. Когда он еще думал, что плывет навстречу султановой благосклонности и теплым объятиям Лейлы, — сколько блаженных часов провел он здесь! Однако черт не дремал: едва он вскарабкался на рей и устремил взор в туманную дымку, окутавшую горизонт, как что-то скрипнуло и затрещало в непосредственной от него близости. Петр не обратил внимания — на своенравной «Дульсинее» вечно что-то трещало и скрипело; но скрип и треск повторились уже громче, и Петр полетел с высоты на глазок в пять человеческих ростов.