Александр Корделл - Белая кокарда Страница 8

Городок Эннискорти был пуст, когда я скакал по его улочкам к трактиру «У старого Радда». Сонный конюх взял Майю за повод, когда я с грохотом влетел на конный двор. В трактире было тихо, как на кладбище; когда я огляделся, меня проняла дрожь.

— Седло я возьму с собой, — сказал я конюху.

В доме все спали. Он проводил меня в комнату в мезонине. Я бросился на кровать и заснул.

Когда я проснулся, солнечный свет струился в окно. Мне казалось, что я и двух минут не проспал. Я почувствовал себя освежённым и бодрым, ужас, охвативший меня при виде пылающих хижин, исчез. Прекрасное майское утро заглядывало в окно. А возле моей кровати стоял весёлый толстенький человек с красными пухлыми щёчками и рыжеватыми волосами.

— К твоим услугам, Джон Риган, — сказал он и поклонился.

Я сел в постели.

— Вы знаете моё имя?

— Ах! — Он раздвинул занавески пошире, и солнце залило комнату. — Таким, как я, положено знать о важных людях, которые приезжают и уезжают, ведь мы стоим на дороге из Уэксфорда в Дублин.

Он хитро улыбнулся и потёр руки.

— Да, не впервой человека узнают по его лошади. Ты спал, а я смотрел на тебя — ты вылитый Шон Риган. Он член «Объединённых ирландцев», а живёт в Уэллсе. Замечательный человек! Он когда-нибудь называл тебе моё имя: Джо Лихейн? (Я не отвечал. Я натягивал свои клетчатые штаны.) Ты мне не доверяешь, сынок?

— Нет, — сказал я.

— Вот уже семь лет, как твой отец у меня останавливается. Хочешь, докажу?

Он вызывающе усмехнулся, уперев руки в бока, и я сошёл вслед за ним вниз на конный двор, где конюх чистил Майю щёткой. Он назвал её по имени и бросил ей кусочек сахара; она поймала его на лету, а потом подошла к нему и, тихонько заржав, потрогала его лицо губами.

— Что же, если не хозяин, так хоть лошадь мне доверяет, — сказал Джо Лихейн. Вернувшись в мою комнату, он спросил — Седло у тебя, видать, такое душистое и мягкое, что ты и спишь с ним?

— Я в нём деньги держу, — отвечал я, плеснув в лицо прохладной водой, поймал брошенное им полотенце и вытерся так, что щёки разгорелись.

— Да ты, сынок, смышлён и находчив, это хорошо. Только тебе придётся быть ещё понаходчивее, чтобы ответить на некоторые вопросы, которые тебе здесь зададут. Куда едешь?

— Это моё дело, — сказал я.

— Ах вот как? Но и моё тоже. Потому что, если ты и вправду сын Шона Ригана, долг мой, как члена общества «Объединённые ирландцы», помочь тебе, ибо здесь кишмя кишат лоялисты, которые жаждут твоей крови. Ты можешь мне доказать, что ты — это ты? А не то я, пожалуй, выдам тебя этим грязным гессенцам за то, что ты украл кобылу Шона Ригана. Так оно будет безопаснее.

Я улыбнулся, отвернул камзол и показал ему белую кокарду, и он вздохнул с облегчением и глухо прошептал:

— Благослови тебя Господь, сынок. Только почему твой отец послал на это смертное дело тебя, а не пошёл сам?

— Он мёртв, мистер Лихейн. Они убили его выстрелом в спину.

Он перекрестился: его вдруг словно пронзила острая боль.

— Господи, спаси и помилуй! — вскричал он. — Сколько уже пало славных мужей, думаю я. И тысячи ещё падут, помяни моё слово, пока наш край не будет свободен. Ты хочешь ещё от меня доказательств, Риган? Если хочешь, то говори.

— Позовите свою дочку, — сказал я.

— Дочку? При чём тут дочка?

— Позовите её.

Он крикнул вниз, и через минуту в комнату вошла девушка, младше меня примерно на год; она посмотрела на меня широко раскрытыми блестящими глазами.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Думаешь, если я тебе скажу, ты сразу и поумнеешь? — отвечала она, выговаривая слова так, как их произносят в Уэксфорде.

— Скажи ему своё имя, — приказал ей отец.

Лицо её затуманилось, но она только похорошела от этого.

— Кэтлин, — отвечала она с вызовом.

— Так, — сказал Джон, — а теперь иди.

И закрыл за ней дверь.

— Давай сюда письмо, сынок.

— Письма у меня нет, мне велено держать всё в голове.

— Не может быть! У тебя должно быть письмо. Или ты думаешь, что лорд Эдвард поверит на слово семнадцатилетнему мальчишке?

— Придётся поверить… Письма у меня нет.

Кнут или верёвка, колодки или горящий смоляной колпак, но я ни одной живой душе, кроме лорда Фицджералда, не открою, что отцовское письмо у меня.

— Что ж, есть у тебя письмо или нет, но я скажу тебе то, что должен был сказать твоему отцу, а не то комитет сдерёт с меня шкуру. Слушай же! Руководители «Объединённых ирландцев» разошлись для безопасности по всему Дублину. Сам лорд Эдвард что ни час меняет адрес. С ним то О’Ко́ннор и Сви́тмэн, а то — Кью и Макко́рмик или Макне́вин и Дре́ннан. Ты меня понимаешь, сынок?

— Ещё бы!

— Фицджералд не дурак. Сегодня он на Бридж-стрит с О́ливером Бо́ндом, а завтра — его и след простыл. Нет его там, и никто не знает, где он. Ну прямо человек-невидимка! И знаешь, вхожу я в позапрошлую пятницу в зал, несу жаркое, а он тут как тут собственной персоной — садится обедать! Вот те крест, провалиться мне на этом месте, если я вру!

— Здесь?

Я ушам своим не верил.

— Под этой самой крышей! А эти изменники-ирландцы из дублинского ополчения жгут хижины в полумиле от Эннискорта, и за его голову обещана тысяча английских фунтов!

— Вот это человек, — сказал я.

— Да. — Джон Лихейн выпрямился. — Вот это человек! И знаешь, что я тебе скажу: не хотел бы я быть на твоём месте, если ты скажешь кому-нибудь о том, что должен передать ему. Любой назовёт это изменой. Да, назовёт это изменой, это уж точно, даже если тебе разомкнёт зубы сам Карл Лабат.

— Карл Лабат? Что вам о нём известно? — прошептал я.

Лицо его стало серым, и он снова перекрестился.

— Капитан немецкого полка, больше я ничего о нём не знаю. — Он схватил меня за руку: — Но я вот что тебе скажу, Риган: ты будешь молиться о смерти, если когда его встретишь, и может статься, что в городе Дублине ты найдёшь его за первой же дверью, в которую постучишь, если не раньше.

Я встал, подошёл к окну и стал глядеть на двор. Вот и этот о том же, подумал я, скоро мне во сне будет спиться проклятый Карл Лабат.

— Иди-ка вниз, позавтракай, сынок, пока ни у кого нет никаких подозрений.

В эту минуту крупный красивый мужчина вывел во двор лошадь, оседлал её и подтянул подпруги; в нём чувствовалась лёгкость и сила, осанка его показалась мне знакомой. Я спросил у Джо Лихейна:

— Кто этот постоялец?

Лихейн пожал плечами.

— Человек по имени Ба́ррингтон. Он прискакал из Уэксфорда прошлой ночью, кажись, тут же за тобой.

— Лошадь у него была в мыле?

— Вся мокрая, словно её окатили водой! Я сам ставил её в стойло, он, видно, скакал что было мочи. А что?