Александр Ян - Дело огня Страница 8

— А как же тогда… — растерянно повел глазами Харада, ища поддержки. — Что же тогда, пусть и дальше режет, и колдовство наводит?

— Господин Кондо имеет в виду, — негромко сказал Такэда, — что мы должны взять Ато на месте, с поличным. Живого. Тогда на основании его показаний можно будет добиваться у князя Мацудайра если не головы дайнагона Аоки, то хотя бы… ссылки.

— Ни хрена себе, — рыкнул Харада. — Ссылку? За убийства?

— Казнить вельможу за убийство танцовщицы, бродячего монаха и купца? — Такэда покачал головой. — Невозможно. Но… если удастся доказать колдовство и наведение порчи на Столицу, а также на самого Государя…

— Тогда Аоки не сносить головы, — улыбнулся Кондо. — Решено. Как думаешь, Ямадзаки, стоит ли установить слежку за дайнагоном, за Ато и за харчевней Танабэ-я?

— Полагаю, это будет разумнее всего, — улыбнулся Ямадзаки.

Свет ложился на пол ровно, аккуратно, как нарезанный квадратами тофу[38]. Два человека сидели друг напротив друга, разделенные двумя столиками. Третий — сбоку, слева от хозяина дома, точно посередине ярко-желтого квадрата. Свет заливал вылинявшие хакама и сжатые в кулаки руки юноши, а голову и плечи скрывала тень. Если собеседник господина Кацуры пожелает перейти от словесных угроз к угрозам действием, юноша должен будет эти действия пресечь. Вернее — отсечь. Вместе со всем, что попадет под лезвие.

От человека в накидке песочного цвета можно было ждать чего угодно: в прошлом году он участвовал в поджоге английской миссии в Эдо. Впрочем, юноша тоже в нем участвовал. Тогда человек в песочной накидке назывался господином Минору, а юноша носил свое настоящее имя — Асахина Ранмару. Впрочем, участники поджога (и полицейские сёгуната) знали его под именем Тэнкэн, «Небесный меч». «Господин Минору» видел Тэнкэна в деле, и это позволяло надеяться, что недоразумений не возникнет.

— Перестаньте вилять, Кацура, — собеседник стиснул чайную чашку так, что ногти побелели. — И скажите, наконец, прямо, с нами вы или нет?

— «Мы» — это кто? — господин Кацура с самым безмятежным видом возился с трубкой-кисэру. Медная чашка, костяной мундштук, бамбуковый черенок… Законы бакуфу запрещают курить кисэру в помещениях, во избежание пожаров, но когда земля горит под ногами, какой смысл в запретах?

Господин Кацура закурил.

— Миябэ из Кумамото, — осторожно сказал собеседник. — Отака, Китадзоэ, Исикава…

— Который Исикава? Из Тоса? — господин Кацура выдохнул дым.

— Да, он.

— А что по этому поводу говорит господин Сайтани Умэтаро?

Юноша насторожился. Кацура прекрасно знал, что по этому поводу говорит «Сайтани Умэтаро» — сиречь Сакамото Рёма. Кацура это знал, потому что именно Рёма привел Асахину сюда, и именно Рёма, не имея возможности задержаться в Столице, попросил Кацуру отговорить молодых дураков из Тоса от всего, что может предложить господин Миябэ, потому что господин Миябэ не может предложить ничего хорошего.

Итак, Кацура знал мнение Сакамото Рёмы, а его собеседник — нет, но попытался неведение прикрыть пренебрежением.

— Рёма! — фыркнул он. — Тц! Рёма — большой ребенок, и в голове у него ветер. Ему бы встать в лодке, руки растопырив, да рукава наподобие паруса развернуть — и он будет счастлив и обо всем забудет.

Юноша почувствовал, как жар приливает к щекам. В последнее время он слышать не мог, когда о господине Сакамото говорили в пренебрежительном тоне.

— А что Такасуги[39]? — господин Кацура выбил трубку и начал вычищать ее щеточкой.

Собеседник поморщился — эта тема была ему неприятна.

— Такасуги арестован, — проговорил он. — Сидит в тюрьме Хаги. Если ему не прикажут вскрыть себе живот, его добьет проклятая чахотка.

— Вы полагаете, ваша… деятельность ему чем-то поможет?

— Да! — горячо закивал собеседник. — После того, как мы увезем Государя, и он подпишет высочайший указ об изгнании из страны варваров, каро[40] не посмеют держать Такасуги в темнице!

— А вы допускаете хотя бы мысль о том, что Государя вам похитить не удастся? — юноша не видел лица господина Кацуры, но тот явно задрал брови на такую высоту, на какой их даже гэйко не рисуют. — И в конце концов, друг мой… ну, я не буду говорить вам о Синсэнгуми и об отряде Сайго[41], не буду напоминать, что господин Хитоцубаси Кэйки[42] тоже легко не дастся… вы это и сами знаете, в конце концов. Давайте помечтаем, так и быть. Давайте представим, что все пошло хорошо, сёгунская собака Мацудайра и свиноед Хитоцубаси убиты, город пылает, сёгун трепещет, государь пишет под вашу диктовку высочайший указ об изгнании варваров… а дальше что? Вы об этом задумывались хоть на миг? Хотите выгнать варваров из страны — выгоните их хотя бы из Симоносэки[43]! Что вам мешает? Вы ругаете каро, ругаете Мори — попробуйте засыпать отборной бранью варварские железные корабли. Вдруг поможет.

— Вы смеетесь! — гость вскинул голову. — Неужели вы думаете, что мы сами не понимаем, как безнадежно наше дело? Но кто-то должен биться и за безнадежное дело. У нас нет такого оружия, как у варваров, и вряд ли оно у нас будет. Но если мы, самураи разных княжеств, позабудем клановые распри и ударим на врага все вместе, даже если мы все вместе при этом погибнем — люди увидят, что наши помыслы чисты, и что безумие в мире, где нет справедливости — само по себе справедливость!

— Ярэ-ярэ… — пробормотал господин Кацура. — Помните, что писал великий Сомбу? Зная себя, зная врага — одержишь сто побед из ста, зная себя и не зная врага — победишь в половине случаев, не зная себя и не зная врага, всегда будешь терпеть поражение. Вот я тут на досуге решил немного изучить врага, а для этой цели — заняться их языком. Знаете, что показалось мне примечательным? В их языке слова «справедливо» и «своевременно» звучат и пишутся одинаково. Понимаете, в этом что-то есть. Справедливость должна быть своевременной и уместной, иначе кому она нужна.

Господин Кацура повернулся к Тэнкэну и бегло улыбнулся.

— Взгляд, конечно, очень варварский, — добавил он. — Но в чем-то верный.

«Господин Минору» тоже посмотрел на Тэнкэна.

— Тэнкэн, — сказал он. — А что скажешь ты?

— Брат моей матери погиб в тюрьме, — сказал юноша. — За то, что оказался причастен к убийству Ии Наоскэ[44].

— Он совершил великое дело, — ободряюще улыбнулся гость.

— Да, и все увидели, что его помыслы чисты… наверное, — юноша говорил ровным и спокойным голосом. — Но это никого не тронуло. Утром люди просто шли на рынок и смотрели на его голову, выставленную у моста.