Пьер Мак-Орлан - На борту «Утренней звезды» Страница 8

— Ну, а торговля? — спросил Мак-Гроу.

— Ах, чтоб дьявол, намалеванный здесь, схватил тебя! — завизжал Красная Рыба. — Этот веселый жаворонок говорит о торговле, когда весь город трепещет, словно Девочка, протягивающая свою ладонь гадалке.

— Взгляните, — восторгался знакомый Мак-Гроу, — взгляните на мои портреты, на безукоризненно точные изображения различных пыток, сделанные сообразно с характером преступника, с его вкусами, с тем, чем он был и чем станет, а главным образом с тем, о чем он жалеет, ибо вся тонкость моего искусства состоит в том, чтобы воплотить тоску о жизни в картинах, из которых ни одна не символична…

Художник схватился за голову и простонал:

— Мои лучшие картины, мои бедные шедевры снова будут жертвами костра! Ах, тупицы, которые малюют красные кресты на простых одеждах осужденных, заслуживают меньшего, чем я, сожаления! Я самый несчастный мученик Святой Инквизиции.

— Когда этот проклятый маскарад пересечет площадь, — пробормотал Мак-Гроу, — мы предоставим художника его искусству. Потом, если позволит бог, мы снова присоединимся к Жоржу Мэри и бежим из этой земли, где болезнь, словно языческое божество, купается во всех водоемах.

— Этот город похож на громадную раскаленную монету, — добавил Пью.

Он щелкнул языком, потому что воздух вокруг нас издавал запах нагретой меди, и временами ветер доносил запах дыма и горелого мяса.

— Вы трусите, — сказал Красная Рыба, прерывая течение своих мыслей, — вы трусите, кажется… вы дрожите… Откуда явились вы… с таким шепелявым произношением, с такими покрасневшими глазами и с такой повышенной чувствительностью к зрелищу самой природы?

— Ну, полно, успокойся, Красная Рыба. Вспомни старые времена в Лондоне, когда ты, в Ковент-Гардене, глотал с «немецкими вдовушками» пунш матушки Кнокс, напоминающий мочу. Брось притворяться!

— Притворство! Джентльмены! Милостивые государи! Он открывает рот, чтобы сквернословить. Он…

Красная Рыба, задыхаясь, схватился за горло, вздувшееся как змеиная шея. Потом он успокоился и, потирая ладони, боязливо приблизился к двери.

— Джентльмены, — сказал предатель, — поручаю вам мои сокровища. — Он указал на кароччи и балахоны кающихся. — Я иду приготовлять все к празднеству, достойному вашей милости и старого товарища, хотя, по правде сказать, я не совсем ясно понял его намеки на нашу прежнюю матросскую службу. Я скоро вернусь.

Он сделал шаг по направлению к двери… один шаг… но, клянусь, мы все поняли по одному взгляду Мак-Гроу, что следовало действовать без промедления. Мак-Гроу первый прыгнул на Красную Рыбу. Тот не выдержал удара и грохнулся на оба колена. — Ох! — простонал он.

Мак-Гроу, чтобы восстановить силу в пальцах, сгибал Глаза Красной Рыбы медленно закатились, язык высунулся изо рта, и его фиолетовое лицо превратилось в маску, похожую на его рисунки.

Мак-Гроу, чтоб… восстановить силу в пальцах, сгибал и разгибал их; внезапно проблеск жизни, казалось, оживил отвратительную жертву. Тогда наш товарищ трижды сдавил ее в своих объятиях, и мы почувствовали, как человек умер в его руках.

— Он хотел нас предать, — вздохнул Мак-Гроу.

Оставив скорченный труп на полу, мы осмотрели пустынную, раскаленную и душную площадь. Бесноватый бежал по ней, цепляясь за стены, ища спасительной тени. Он поднимал руки к небу. Задыхаясь, он уселся возле высохшего водоема и покатился по земле, царапая ее, как раненое животное.

— Быть может, пора уходить? — сказал я.

Мак-Гроу и Пью согласились, кивнув головой; чтобы этот поспешный уход не походил на бегство, мы принялись искать кругом, чем бы вознаградить себя за такое решение.

Мы схватили Красную Рыбу с его искаженным лицом и нарядили его в серый балахон, на котором недописанные демоны вопили среди языков пламени; мы напялили на голову художника картонный колпак; это был как бы последний мазок кисти, завершающий жуткую фигуру, которую создали мы, взяв на себя роль художников.

Когда он был наряжен, мы вынесли его во двор и повесили у двери так, что ногами он опирался на плиты порога.

— Нам еще нельзя выйти, — сказал Пью, — сейчас день… Подождем ночи… Мы повесили его слишком рано… Не лихорадка ли у меня, Мак-Гроу?

Мак-Гроу в полутьме двора пощупал руку Пью.

— Ничего нет, — произнес он.

Мы остались сидеть на ступеньках лестницы, перед мертвецом в остроконечном колпаке. Никто из нас не произносил ни слова.

— Меня все время… мутит… — снова пожаловался Пью.

Он нагнулся над перилами, и его вырвало.

— Отойди подальше, свинья! — сказал Мак-Гроу.

Мы ждали наступления ночи, как вор, умирающий на колесе смерти. Минуты текли медленно, медленно. А солнце, освещавшее двор, как дно колодца, казалось, не хотело смягчить свои смертоносные лучи.

— У меня… — сказал Пью.

Он не осмелился жаловаться. Я заметил, что Мак-Гроу, укрывшись в тени, со скрываемым беспокойством щупает себе артерию на руке.

И с наступлением ночи, когда с земли поднялись вредные серые испарения, мы переступили порог дома живописца дьяволов.

Пью не мог идти, ноги его ослабели. Мы поддерживали его за руки, чувствуя, как под нашими руками бьется кровь в его жилах.

Запах горелого мяса носился над городом. Большая стая воронов и коршунов пролетела над нами, испуская разноголосы крики; иные птицы стонали как дети.

Вдруг, несмотря на наши усилия, Пью свалился. Мы опустили его на землю. Он поднял на Мак-Гроу свои поразительно умные глаза.

— Сюда, Мак, — произнес он, показывая на сердце, — скорее!

И Мак-Гроу, наклонившись над ним, словно для того, чтобы посмотреть ему язык, налег всем своим телом на нож, приставленный к самому сердцу товарища.

Мы покинули умершего и присоединились к Жоржу Мэри с его шайкой.

И мы никогда не вспоминали ни о Красной Рыбе, ни о чуме, боясь, что нас из предосторожности посадят в лодку вместе с запасом сухарей, водой и ружьем с порохом, и смерть Пью мы объяснили просто следствием ловко описанной ссоры.

Но в продолжение пятнадцати дней и пятнадцати ночей Мак-Гроу и я ощупывали, засучив рукав, толстую вену на левой руке и вопрошали зеркала, отражавшие наши языки.

Наши воспоминания о Вера-Круз не заключали в себе ничего приятного.

IX

Фитиль подожжен. Последнее ядро выпущено. Белое облако медленно растаяло в воздухе. Мы увидели, что атакованный нами испанский корабль, подняв носовую часть к небу, тонул вместе со всем экипажем.

Мы взяли шкипера заложником и перевезли на борт около двадцати тысяч стоп бумаги, сто тонн полосового железа, паруса, а также много саржи и проволоки.