Революция - Перес-Реверте Артуро Страница 8

Бой продолжался: гремела беспорядочная стрельба, жужжали пули. Три столба черного дыма теперь поднимались над Сьюдад-Хуаресом: это горит национальная библиотека, уверяли одни, а другие твердили, что видели, как грабят аптеки и магазины. Не вызывало сомнений, что правительственные войска сдают один рубеж обороны за другим и откатываются к казармам 15-го батальона, Миссии Пречистой Девы Гваделупской и к центру города.

Одиночные стрелки, оставленные сдерживать напор атакующих, били с балконов и из окон. Многочисленные трупы лежали на улицах, заваленных обломками и перегороженных упавшими телеграфными и фонарными столбами, но в тех кварталах, которыми овладели мадеристы, стали уже появляться жители, которые до сих пор прятались в подвалах или в задних комнатах. Одни – из благоразумия или искренне – приветствовали инсургентов, другие смотрели на них молча, боязливо, явно не представляя себе, чем все это может кончиться. Женщины, оказавшиеся решительней мужчин, выносили к порогам кувшины с водой, и бойцы жадно пили. Мартин отметил, что вели они себя на удивление дисциплинированно. Гарса объяснил ему причину этого: приказ генерала Ороско и полковника Вильи уважать личность и собственность населения соблюдался неукоснительно. Если кто без веской причины убьет гражданского, совершит насилие или грабеж или пьяным напьется, тому – смертная казнь на месте. Майор сообщил это Мартину, покуда тот рассматривал двух повешенных на фонарном столбе – на груди у каждого была табличка «За бизчестье над женщиной».

– С тем, кто ведет себя не как должно, у нас разговор короткий, – сухо сообщил майор. – В стеклянном доме живешь – камнями не бросайся.

Подразделение, которым командовал майор Гарса, оказалось в северной части города, возле реки Браво. Городская застройка здесь становилась все менее плотной – лачуги, хижины, крытые пальмовыми листьями, загоны для скота тянулись до самых мостов, связывавших мексиканский берег с территорией США. Бои здесь, судя по всему, шли особенно ожесточенные: стены домов были выщерблены пулями, а в траншее, сваленные как попало, громоздились тела федералов. К трупам инсургентов отнеслись с бо́льшим почтением: их уложили рядком в тени, с головой покрыли одеялами, накидками, куртками, из-под которых виднелись только ноги в сапогах или сандалиях. Неподалеку хлопотал над ранеными врач в штатском, два санитара в белых халатах следовали за ним с коробкой, где лежали пакеты ваты в синей бумажной упаковке, бинты, флаконы с йодом, скальпели, пинцеты. Хлороформа не досталось никому. Раненые стонали и жаловались, сплевывая розоватую от крови слюну, а доктор, прежде чем начать копаться в ране, совал им между зубами кусочек кожи или платок и всем говорил одно и то же:

– Ну-ну, не скули, ты же мужчина.

Майор Гарса отправился за приказаниями в здание железнодорожной таможни, где разместился штаб инсургентов, а его люди с винтовками между колен расселись отдохнуть. В жидкой тени под навесом устроился рядом с ними и Мартин. Ему по-прежнему не верилось, что все это происходит на самом деле. Река – в этом месте довольно мелкая – текла совсем рядом: ее можно было перейти вброд по пояс в воде или верхом. Оттуда, где сидел инженер, на американском берегу виднелись кучки любопытных, наблюдавших за боями в бинокли и в подзорные трубы. Полюбоваться зрелищем съехалось немало туристов. Рассказывали, что туда иногда залетали шальные пули, и среди любителей острых ощущений имелись убитые и раненые.

Несколько женщин, собиравших ветки и корни акации для костров, без стеснения разговаривали с инсургентами. Юбки до пят, волосы смазаны жиром и заплетены в косы, покрыты платками или соломенными шляпами, кое у кого за спиной – ребенок, подвязанный шалью. У некоторых на груди крест-накрест патронташи, как у мужчин. Грязные, изнуренные работой, неотступно следующие за войсками – две из них пекли маисовые лепешки-тортильи, а на железных сковородах, брызгая маслом, жарились мясо и картошка. Мартин учуял запах, и у него свело желудок. Во рту с утра крошки не было.

– Эй, Твоюжмать! – крикнула одна из них.

Мартин подумал сперва, что она кого-то ругает, но вскоре увидел, как поднялся и отошел от своих один мадерист – пузатый, ширококостый и низкорослый северянин в остроконечном сомбреро и с неизбежными усами, нависающими над верхней губой. На рукаве своей куцей куртки он носил две красные ленточки – сержантские нашивки.

– Чем услужу тебе, донья?

– Тем, что подзовешь своих ребят, потому что мы вам сготовили кое-чего вкусненького согреть утробу.

– Понял, можешь не продолжать.

Инсургент захохотал, сглатывая слюну и поглаживая живот. Женщина уперла руки в бока, стянутые ремнем с патронташем и огромным револьвером в кобуре.

– Ну так пошевеливайтесь, а то остынет.

Инсургенты потянулись к костру, где каждый получил по две горячие тортильи и по куску мяса. Сержант уселся неподалеку от Мартина. От него несло едким по́том.

– А вы, сеньор, неужто не проголодались?

Он смотрел на него с приветливым любопытством. Мартин вспомнил, что уже видел его раньше. Когда инженер взрывал бронированную дверь в «Банке Чиуауа», тот в числе других стоял поблизости, а потом, когда закладывали динамит в стену укрепления, помогал приладить бикфордов шнур. И он же первым бросился следом за майором Гарсой, когда грохнул взрыв.

– Есть немного, – признался Мартин.

Сержант упоенно жевал свою порцию, уже вымазавшую ему усы подливкой.

– Так чего же сидите? – Он облизал палец. – Сметут всё.

Мартин поднялся и направился к сольдадерам[10]. Та, с револьвером на боку, смотрела, как он приближается. Смуглое лицо с индейскими чертами доказывало, что в жилах ее нет ни единой капли испанской крови. Иссиня-черные, блестящие от жира волосы, заплетенные в косу, казалось, сияли на солнце. Не говоря ни слова и не сводя с него глаз, она протянула ему две лепешки с куском мяса и несколькими ломтиками картошки.

– Спасибо.

Женщина продолжала молчать и разглядывать его с любопытством. У нее были толстые губы, чуть приплюснутый нос, большие черные и очень живые глаза. Лет тридцать с небольшим, определил Мартин. А может, и меньше – в Мексике крестьянки рано старятся.

Он вернулся к сержанту и взялся за еду. Вкруговую ходил кувшин с водой, и Мартин сделал большой глоток, чтобы прочистить забитую пылью глотку. Сержант уже покончил со своей порцией и теперь, положив карабин на колени, разминал кукурузный лист с намерением свернуть самокрутку. Мартин показал ему на зевак, заполнявших американский берег. Женщины под зонтиками, дети, экипажи и даже два автомобиля.

– Вот какое представление мы для них устроили, – сказал он.

Сержант кивнул, как должное принимая это «мы».

– Пули иногда на тот берег долетают. – Он насыпал накрошенный табак на кукурузный лист и свернул самокрутку. – Начальство приказало быть поосторожней, чтоб этих остолопов-гринго не задеть. Однако пуля своим разумением живет.

Мартин оглядел здание таможни и ближайшие мосты. Там стрельба почти стихла, но в центре города еще грохотало. Мадеристы держали под прицелом доступ к пограничным переходам, внимательно наблюдая за американскими солдатами, а те в свою очередь не спускали с них глаз. Прошел слух, что войска США готовы вмешаться, если события выйдут из-под контроля, и что якобы правительство Порфирио Диаса уже просило об этом американцев, которые пока ограничивались тем, что разоружали федералов, искавших убежища на их берегу.

Сидевшие под навесом пустили по рукам бутылку в ивовой оплетке. Дошло и до сержанта, который выпил, погладил себя по животу и протянул бутылку Мартину. Тот сделал маленький глоток и обжег себе гортань крепким и густым сотолом. Закашлялся, передал бутылку соседу и глубоко вздохнул, чтобы перевести дыхание. Сержант, наблюдавший за ним, улыбнулся:

– С динамитом у вас ловчей выходит, а, сеньор?

Мартин, не зная, что ответить, пожал плечами.