Александр Дюма - Робин Гуд Страница 8

— Мне кажется, сэр Аллан Клер, — ответила дама, лукаво улыбаясь, — что вы вздыхаете не столько по зеленым деревьям Шервудского леса, сколько по их очаровательной ленной владетельнице, благородной дочери барона Ноттингема.

— Вы трапы, милая сестрица Марианна, и признаюсь, что если бы это зависело от моего выбора, то я предпочел бы бродить по этим лесам, имея жилищем хижину какого-нибудь йомена и будучи мужем Кристабель, чем сидеть на троне.

— Братец мысль ваша прекрасна, но несколько романтична. А впрочем, сами вы уверены, что Кристабель согласится поменять свою жизнь принцессы на жалкое существование, о котором вы говорите? Ах, дорогой Аллан, не питайте безумных надежд: я очень сомневаюсь в том, что барон когда-нибудь согласится отдать вам руку своей дочери.

Молодой человек нахмурился, но согнал со своего лица облачко печали и спокойно ответил сестре:

— Мне казалось, что вы с восторгом говорили о прелестях деревенской жизни.

— Это правда, Аллан. Признаюсь, у меня вкусы странные, но не думаю, что Кристабель их разделяет.

— Если Кристабель меня действительно любит, ей в моем жилище будет хорошо, каким бы оно ни было. О, вы предчувствуете, что барон мне откажет? Но если я захочу, мне стоит только слово сказать, одно слово, и гордый, вспыльчивый Фиц-Олвин примет мое предложение из страха, что он станет изгнанником, а его ноттингемский замок сровняют с землей.

— Тише! Вот и хижина, — сказала Марианна, прерывая брата. — И мать юноши уже ждет нас на пороге. Сказать по правде, внешность у этой женщины очень приятная.

— Да и мальчик ей под стать, — ответил, улыбаясь молодой человек.

— О, это уже не мальчик, — прошептала Марианна, и на ее лице проступил румянец.

Тут девушка спешилась с помощью брата, капюшон упал с ее головы, и стали видны черты ее лица нежно-розового цвета, который пришел на смену румянцу. Робин стоял около матери и в полном изумлении смотрел на женщину, впервые заставившую сильно забиться его сердце. Волнение его было так велико и искренне, что, не отдавая себе отчета, он воскликнул:

— Ах, я был уверен, что такие прекрасные глаза могут озарять только прекрасное лицо!

Маргарет, удивленная смелостью сына, повернулась к нему и довольно резким тоном сделала ему замечание. Аллан засмеялся, а прекрасная Марианна покраснела почти так же сильно, как и дерзкий Робин, который, чтобы скрыть смущение и стыд, повис на шее у матери; но уголком глаза простодушный проказник при этом подглядывал за девушкой. На лице Марианны не было и следов какого-либо гнева, напротив, на губах ее Робин увидел благожелательную улыбку, которую девушка тщетно пыталась от него скрыть, и тогда юноша, уверенный в том, что он прошен, осмелился поднять глаза на это божество.

Через час домой вернулся Гилберт Хэд; позади него на крупе лошади находился раненый, подобранный лесником на дороге; Гилберт с величайшей осторожностью снял незнакомца с неудобного сиденья и внес на руках в большую комнату, а потом позвал Маргарет, в эту минуту готовившую гостям постели в комнатах на втором этаже.

Маргарет прибежала на зов Гилберта.

— Иди сюда, жена, этому бедняге срочно нужна твоя помощь. Какой-то злой человек сыграл с ним скверную шутку, пригвоздив стрелой кисть его руки к луку как раз тогда, когда сам он целился в оленя. Давай поскорее, моя дорогая Мэгги, а то он очень ослабел от потери крови. Ну, как ты, приятель? — добавил старик, обращаясь к раненому. — Ну-ну, держись, ты поправишься. Да подними голову, не поддавайся унынию, приободрись немного, черт возьми! Никто еще не умирал оттого, что ему продырявили руку.

Раненый сидел согнувшись и втянув голову в плечи; лицо он все время отворачивал от хозяев, как будто не хотел, чтобы его видели.

В эту минуту в дом вошел Робин и подбежал к отцу, чтобы помочь раненому, но, лишь взглянув на него, он тут же отошел в сторону и сделал знак Гилберту, что хочет поговорить с ним.

— Отец, — сказал шепотом юноша, — постарайтесь скрыть от тех путников, которые сейчас наверху, что этот человек находится в нашем доме. Позже узнаете, зачем это надо. Будьте осторожны.

— Ах, Боже, да что, кроме сочувствия может вызвать у наших гостей этот истекающий кровью бедняга-лесник?

— Вечером вы все узнаете, отец, а пока сделайте то, о чем я вас прошу.

— Узнаю вечером, узнаю вечером, — недовольно проворчал Гилберт. — Ну вот что, я хочу знать все немедленно, поскольку мне кажется весьма странным, что такой ребенок, как ты, позволяет себе давать мне советы по поводу осторожности. Говори сейчас же, что общего между этим человеком и их светлостями?

— Подождите немного: вечером, когда мы останемся одни, я вам все расскажу, клянусь вам.

Старик отошел от Робина и вернулся к раненому. Через минуту Робин услышал, как тот громко закричал от боли.

— Ах, нот оно в чем дело, господин Робин, силе одна твоя проделка! — воскликнул Гилберт, подбегая к сыну и хватая его за рукав в ту минуту, когда тот уже был на пороге. — Я же запретил тебе сегодня утром упражняться в меткости на себе подобных, и вот как ты меня послушался — несчастный лесник тому свидетель!

— В чем дело? — ответил юноша, исполненный почтительного негодования. — Вы что, думаете…

— Да, я думаю, что это ты пригвоздил руку этого человека к его луку. Во всем лесу только у тебя достанет на это меткости. Посмотри, наконечник стрелы тебя выдал: на нем наше клеймо… Ну, теперь-то ты, я надеюсь, не станешь отрицать свою вину?

И Гилберт показал ему наконечник стрелы, извлеченный им из раны.

— Ну и что же?! Да, это я ранил этого человека, отец, — холодно ответил Робин.

Лицо старого Гилберта посуровело.

— Это омерзительно и преступно, сын; неужели тебе не стыдно из пустого бахвальства опасно ранить человека, не сделавшего тебе никакого зла?

— Я не испытываю за этот поступок ни стыда, ни раскаяния, — твердым голосом ответил Робин. — Пусть стыд и раскаяние испытывает тот, кто подкарауливал ни в чем неповинных и беззащитных путников.

— Кто же повинен в таком коварстве?

— Человек, которого вы столь великодушно подобрали в лесу.

И Робин рассказал отцу во всех подробностях о происшедшем.

— Этот негодяй тебя видел? — спросил Гилберт с беспокойством.

— Нет, он убежал, почти обезумев и крича о вмешательстве дьявола.

— Прости меня, я был к тебе несправедлив, — сказал старик, сжимая руки мальчика. — Я восхищен твоей меткостью. Впредь нужно будет внимательно следить за подступами к дому. Этот мерзавец скоро поправится от раны и окажется способным в благодарность за мои заботы и гостеприимство явиться сюда с себе подобными и учинить поджог и убийство. Сдается мне, — добавил Гилберт после некоторого раздумья, — что лицо этого человека не вовсе незнакомо мне, но, сколько ни ищу в памяти, имени его припомнить не могу: должно быть, внешне он сильно изменился. В те времена, когда я знавал его, черты его еще не были постыдно искажены распутством и злодеяниями.