Александр Чиненков - Крещенные кровью Страница 8

А затем все как во сне – пурга, сани на снегу, занесенная дорога, дикая ночная степь… Позади, в покинутой станице, вдруг загорелись большие костры, и скопцам стало ясно, что казаки жгут покинутые ими избы.

Склонив голову на бок, Аверьян наблюдал за бушующей вокруг пургой. Он ни о чем не думал. Рядом с ним, на санях тихо стонала и плакала оскопленная Анна. Ему нечего было сказать ей в утешение. В голове вихрем пронеслось множество мыслей, но это были совсем не те слова, которые с радостью бы выслушала искалеченная девушка.

Аверьян в годы своего отрочества не переживал особых трудностей, выпадающих обычно на долю большинства казачьих детей. Он не знал сомнений в правильности жизненного пути, так как полагал, что живет именно так, как угодно Богу. Женитьба, рождение детей… Все шло как положено, да вот только война в корне изменила всю его жизнь.

Вплоть до мобилизации в армию атамана Дутова Аверьян не переживал ни страха, ни потрясений, ни разочарований. Конечно, назвать его баловнем судьбы было бы опрометчиво. Он с раннего детства привык много работать по хозяйству и вырос достаточно закаленным для самостоятельной жизни. Однако сейчас он потерялся перед лицом настигшего его ужасного испытания и окончательно пал духом. Ему до слез было жалко искалеченную Ивашкой сиротку Аннушку, жившую тихо в их общине. Она готовила еду, стирала, помогала по хозяйству и никогда не высказывала пожелания об оскоплении, а тут…

Аверьян снял рукавицу, нащупал девичью руку и накрыл ее своей ладонью.

– Ничаво, Аннушка, крепися, – сказал он ей, когда девушка прильнула головой к его груди. – Жива ведь, и то хвала Хосподу! – уже более убедительно закончил он. – Сама зрила, што хотел я уберечь тя от мук адовых, а вона как все вышло…

Анна посмотрела всепрощающе, спрятала лицо у него на груди. Аверьян обнял ее, прижав к себе. Она не сопротивлялась, притихла, замерла, и только плечи слегка подрагивали.

– Теперя и мне коротать свой век в девках, – медленно проговорила она. – А я ведь и не мыслила оскопляться. За што они эдак меня?

– Ведаю я об нежелании твоем, – вздохнул сочувственно Аверьян. – Теперя не пеняй на судьбину и живи эдакой, каковая есть. Погляди-ка вот на меня, дева. Не Ивашка, а сам Хосподь с небес оскопил меня осколком снарядным! Мыслил руки на себя наложить, токо вот опосля…

Анна резко отпрянула, подняв голову.

– Всех нас хто-то оскопляет, но токо не Хосподь! – она отчетливо произнесла эти суровые слова. – А я, дура, мечтала дитё родить, хотела любить и быть любимой! А што теперь? Токо со скопцами жизнь коротать?!

– Иных путей нету, – вздохнул Аверьян. – Ни у тебя, ни у меня, ни у ково, хто нас окружает.

Не слушая его, Аннушка словно продолжала разговор с собой.

– И ты, и я – калеки убогие! Мы принесли жертву, а што взамен получили?

– Наверное, то, об чем ты мыслишь, мы ужо сполна заполучили, – крикнул Аверьян.

– Но почему, штобы обрести щастье, человек должен быть искалечен?

– Эдак Ивашка уверяет. А он…

Аверьян замолчал, так как видел, что девушка не слушает его или утомилась перекрикивать шум пурги. Она смотрела на черное небо, на крутящийся вокруг саней снег. Тоска, боль, безнадега и решимость угадывались в ней.

– Когда Ивашка привез тебя в станицу… – Аннушка проглотила застрявший в горле горький ком. – Снаряд не оскопил тебя, а лишь в живот ранил. А я… а я… я не смогла уберечь тебя от оскопления! Ивашка с Саввой… оне осколок из живота вытащили, а заодно и… – Она снова прикусила губу, прижалась к груди Калачева и замолчала.

Аверьян сидел молча. Он был потрясен неожиданно открывшейся правдой. Эта несчастная девушка за несколько минут перевернула весь мир. Он прижал ее крепче к груди, а сам не мигая смотрел на снег, на спину управлявшего конем казака и словно видел все это впервые.

В таком неподвижном состоянии сани довезли их до Саракташа. Пурга затихла, и на небе засияло утреннее солнышко.

Казаки высадили скопцов у вокзала, оставили им кое-какие продукты и укатили в обратном направлении. Сектанты же обступили своего обескураженного кормчего, желая услышать от него хоть что-то обнадеживающее относительно их дальнейшей судьбы.

3

Аверьян Калачев стоял на привокзальной площади Бузулука в странном состоянии – без мыслей и чувств. В отличие от остальных сектантов ему тяжело было вернуться в родной город: страшно и подумать, что ожидает его здесь.

Боясь быть узнанным, Аверьян протиснулся с мешком в середку сектантов и натянул шапку поглубже на глаза. Он вдруг почувствовал, как завершился необъяснимый круг его жизни и начинается новый. Трудно судить, что готовят ему перемены, сколь долго еще будет блуждать душа в потемках страстей, падать в бездну, взлетать и вновь проваливаться во зло. Он чувствовал себя великовозрастным младенцем, вдруг родившимся на свет и не знающим, что теперь с этим делать.

Неожиданно Ивашка Сафронов собрал всех вокруг себя. До этого он успел куда-то отлучиться и вернулся к своей пастве с обнадеживающей улыбкой на озабоченном лице.

– Здеся неподалеку есть брошенный дом с подвалом, – объяснил он скопцам, смотревшим на него глазами, полными надежды. – Щас мы в нево заселимся и приведем в надлежащий вид.

Четверть часа спустя он привел их к большому каменному дому без окон и дверей.

– Да-а-а, – протянул озабоченно Ивашка, разглядывая это каменное чудовище, – а мне вот иначе об нем сказывали. Што ж, айдате зайдем. Все одно выбирать боля не из чево.

Вход в подвал скопцы увидели сразу же, как только переступили порог негостеприимного дома. Спустившись по каменной лестнице вниз, они с облегчением увидели дверь, закрывающую собой вход в подвальное помещение, однако подвал оказался обитаем, ибо дверь была заперта изнутри.

Ивашка постучал. Послышалась возня, затем шаги и звук отодвигаемого засова. Навстречу скопцам вышел невысокий худой, заросший седой щетиной человек.

– Кто такие будете? – спросил он хриплым простуженным голосом.

– А тебе сее не все ли равно, голубь? – спросил, в свою очередь, гласом проповедника Ивашка, с опаской косясь на правую руку хозяина подвала, в которой тот сжимал топор.

– Извольте ответить на мой вопрос, раз приперлись, – повысил голос тот. – Это не я к вам заявился, а вы ко мне. Так уж представьтесь или проваливайте с глаз моих долой.

– Может, впустишь нас, мил человек? – простонала Агафья так, что невозможно было отказать. – Мы аж до косточек промерзли, дозволь согреться?

– Согреться? – усмехнулся мужчина, слегка посторонившись и давая проход. – У меня вы как раз и «согреетесь»! На улице теплее, чем в этом каменном склепе.